Ирвинга Боммера любят все

Ирвинг Боммер, задумчивый и печальный, шел за девушкой в зеленом платье когда услышал нечто совершенно фантастическое.

Комплимент.

Толстая цыганка, растекшаяся всем телом по каменной ступеньке перед входом в свою замызганную лавочку, подалась вперед и крикнула: «Эй, мистар!» Затем, когда Ирвинг замедлил шаги и взглянул на нее и на витрину, забитую сонниками и книгами по нумерологии, цыганка прочистила горло, издав звук, который можно услышать, перемешивая комковатую овсянку.

— Эй,

Ирвинг чуть не споткнулся, резко остановился и посмотрел вслед девушке, исчезающей вместе с зеленым платьем за углом и из его жизни.

На мгновение его словно парализовало. Он не смог бы покинуть место, где услышал столь восхитительный комплимент, даже… даже если бы сам Хамфрис, заведующий отделом хозтоваров в «Универмаге Грегворта», сейчас материализовался перед ним за невидимым прилавком и повелительно щелкнул пальцами.

Ну конечно же. Некоторые находят такие шутки забавными. Некоторые, особенно женщины… Бледные щеки Ирвинга стала медленно заливать краска, и он, по обыкновению медленно соображая, стал напряженно подыскивать ответ — умный и сокрушительный одновременно.

— А-а-ах! — начал он, понадеявшись на импровизацию.

— Поди сюда, красивый мистар, — велела цыганка без тени иронии. — Заходи, и получишь то, чего так сильно хочешь. У меня это есть.

А чего он хочет сильнее всего? Откуда она может знать? Даже он, Ирвинг Боммер, представлял себе это весьма смутно. Но все же он двинулся следом за толстой, покачивающейся при ходьбе цыганкой и вошел в лавку, скупо обставленную тремя складными стульями и столиком для бриджа, на котором расположился покрытый мелкими трещинками хрустальный шар. Перед драной простыней, завешивающей вход в заднюю комнату, играли пятеро детей на удивление близкого возраста. Когда цыганка повелительно цыкнула, они проворно высыпали на улицу.

Усевшись на складной стул, который немедленно накренился под углом сорок пять градусов, Ирвинг задумался над тем, что он здесь делает. Ему вспомнилось, что сказала миссис Нэгенбек, когда он снял у нее комнату: «Опоздавшим жильцам — никаких ужинов. Без объяснений», а поскольку сегодня в отделе хозтоваров проводилась ежемесячная инвентаризация, он уже был и опоздавшим, и голодным. И все же…

Никогда нельзя знать заранее, чем может обернуться общение с цыганами. В проницательности им не откажешь. Их стандарты красоты отлиты не по голливудским формам; они потомки расы, бывшей космополитами еще во времена Пилата; они умеют распознавать такие вещи, как благородство души и… возможно, даже привлекательность — житейскую, зрелую привлекательность, если ее так можно назвать.

— Итак, э-э… — он еле заметно усмехнулся, — что же у вас есть такого, чего я… чего я… э-э… столь отчаянно желаю? Сонник, чтобы выигрывать на бегах? Я не играю на бегах. И судьбу мне тоже никогда не предсказывали.

Цыганка стояла перед ним многоскладчатой горой плоти, облаченной в столь же многоскладчатые разноцветные платья, и хмуро разглядывала его своими небольшими и усталыми черными глазками.

— Нет, — сказала она наконец. — Тебе я не буду предсказывать судьбу. Я дам это.

В ее протянутой руке он увидел бутылочку из-под лекарства, наполненную пурпурной жидкостью, которая в тусклом сумеречном свете, пробивающемся сквозь окно лавки, постоянно меняла цвет с густо-красного на темно-синий.

— Что… что это? — спросил он, хотя внезапно понял, что есть только одна вещь, которую ему могут предложить.

. — Она принадлежала моему мужу. Он работал над этим много лет. А когда сделал, умер. Но ты… другой. У тебя есть на это право. А это даст тебе женщину.

Ирвинг вздрогнул, услышав оскорбление. Он попытался рассмеяться, но вместо этого глубоким вздохом выдал свою надежду, свое желание. Женщина!

— Так это настойка… приворотное зелье? — Его голос дрогнул, пытаясь выразить одновременно насмешку и согласие.

— Зелье. Когда я тебя увидела, то поняла, что тебе нужно. В тебе много несчастья. Очень мало счастья. Но помни, надо возвращать то, что взято. Если берешь каплю зелья, смешай ее с каплей своей крови — тогда она станет твоей. И бери каждый раз только по капле. Десять долларов, пожалуйста.

Это его доконало. Десять долларов! За флакон подкрашенной водички, которую она намешала в задней комнате. И лишь потому, что он из-за своей доверчивости вошел в лавку. Ну нет! Только не Ирвинг Боммер. Он не дурак.

— Я не дурак, — сообщил он цыганке, затем встал и расправил плечи.

— Слушай! — хрипло и повелительно произнесла цыганка. — Ты можешь стать дураком сейчас. Тебе это средство нужно. Я могла попросить пятьдесят, могла попросить тысячу. Я попросила десять, потому что это правильная цена, потому что у тебя есть эти десять и потому что тебе нужно это. А мне… мне уже не нужно. Не будь дураком. Возьми. Ты станешь… по-настоящему привлекательным.

Ирвинг обнаружил, что усмешек он больше не выдержит и что дверь слишком далеко. Он очень медленно отсчитал десять долларов, и до дня зарплаты у него осталось всего два. Его не остановило даже воспоминание о флаконе фантастически дорогого лосьона после бритья, который его уговорили купить на прошлой неделе. Он просто обязан… попробовать.

— Капля крови и капля зелья! — крикнула вслед цыганка, когда он торопливо зашагал к двери. — Удачи тебе, мистар.

К тому времени когда он, прошагав два длинных квартала, подошел к своему пансиону, его полная надежд возбужденность сменилась привычным состоянием покорной униженности.

— Какой лопух, какой лопух! — бормотал он себе под нос, проскальзывая через черный ход в пансион миссис Нэгенбек и поднимаясь по лестнице. Ирвинг Боммер, чемпион лопухов всех времен и народов! Покажи ему хоть что-нибудь, и он это купит. Приворотное зелье!

Но когда Ирвинг захлопнул за собой дверь узкой комнатушки и швырнул бутылочку на постель, он прикусил губу, а из его близоруких глаз выкатились две огромные слезы.

— Ах, если бы только у меня было лицо, а не рожа из комикса, — всхлипнул он. — Если бы… черт побери!

А затем его сознание, будучи относительно здравым, отказалось работать дальше на таких условиях. «Давай помечтаем, — предложило сознание подсознанию. — Давай помечтаем и представим, каким приятным мог бы оказаться мир».