Исцеление в Елабуге
Шрифт:
Дети приезжали сюда лечиться из самых разных уголков земель Вюртемберга и Бадена. Когда англичане начали чаще бомбить Рурскую область и долину Рейна, много детей стало приезжать из северо-западной Германии. Здесь им не грозили бомбардировки, но только на полтора месяца. А потом ребятишки должны были снова возвращаться в крупные промышленные города, подвергающиеся постоянной опасности.
Вместе со мной в санатории работала и моя жена. Мы старались делать все возможное, чтобы как-то смягчить ужасы войны.
Административная работа меня
После долгой ночи в вагоне царило обычное оживление. Мельцер тоже уже проснулся.
– Как хорошо, что ночь прошла. Хоть светло стало, – сказал он, потягиваясь. – Но что там произошло на соседних путях? Я сквозь сон слышал какой-то шум…
– Это был эшелон с русскими женщинами. Сейчас он уже уехал, – коротко ответил я.
… Новая работа захватила меня. Вместе с главным врачом санатория я нес всю ответственность за детей. В первый раз в жизни я был начальником, и в моем распоряжении находились люди. Я прекрасно понимал, что занимать должность начальника – еще не значит быть хорошим начальником. Авторитет нужно было заслужить кропотливым трудом. Как руководитель, я должен был распределять обязанности между работниками и контролировать их работу. А для этого необходимо было знать силы и способности каждого и уметь направить их на пользу общему делу. Кроме того, нужно было создать крепкий, дружный, товарищеский коллектив…
Этой цели я остался верен и в самые тяжелые часы жизни в котле. Сейчас же, спустя пять недель, мне казалось, что эта точка зрения очень и очень уязвима. Сколько жизней было бы спасено, если бы высокие немецкие начальники, попав в котел, не потеряли мужества и взяли бы на себя смелость принять условия капитуляции от 8 января 1943 года. И хотя советский плен был для нас, немцев, книгой за семью печатями, все равно он давал нам шансы на жизнь, в то время как приказ фюрера «Стоять до последнего!» означал не что иное, как смерть многих тысяч людей.
… Спустя полтора года основные проблемы, которые нужно было решить в санатории, были решены. Дни потекли более спокойно и однообразно. И когда меня, как резервиста, призвали на переподготовку, я не особенно расстраивался. Резервный госпиталь находился в маленьком курортном местечке. Но после переподготовки меня направили во Францию.
Как раз исполнилась вторая годовщина со дня нашей свадьбы. Нам было очень тяжело расставаться, но ничего не поделаешь – пришлось.
В вагоне зашумели.
– Какое свинство! Стоим уже двое суток и ночь! – возмущался кто-то. – Заморозить, что ли, нас хотят?
– Паровоз отцепили, – проговорил Мельцер. Он незаметно подошел ко мне и встал рядом.
– Этак они доведут нас до сумасшествия! – раздался чей-то истеричный голос. – Нам давно пора завтракать…
В этот момент дверь вагона отворили.
– Давай три человека! – сказал красноармеец.
– Когда отъезд? – спросил майор часового.
– Скоро поедем! – ответил тот и закрыл дверь.
– Вот и выяснили, вот и узнали, – не унимался майор. – Скоро поедем! Это можно понимать: через час, а может, и через месяц.
– Может, что-нибудь с паровозом случилось и его ремонтируют?
– Во всяком случае есть нам дают, не умираем с голоду. А сегодня даже потребовали не двоих, а три человека.
Подносчики пищи принесли свежего хлеба – буханку на пятерых, чай и, к нашему огромному удивлению, кусок смальца на газете.
В вагоне поднялся такой гвалт, какой не всегда бывает и на восточном базаре. У кого-то нашелся крошечный ножик (неизвестно, каким образом удалось его оставить при себе). Начался дележ. Особенно трудно было разделить смалец. Наши «эксперты» делили его столовыми ложками. Каждому досталось по ложке, а потом – еще по пол-ложки.
Затем наступила тишина. Все занялись завтраком. А поезд все стоял.
Позавтракав, я прислонился к стене и закрыл глаза.
… Наша семья сильно пострадала от войны. Брат моей жены погиб 22 июня 1941 года под Брестом. Другой шурин в начале октября пошел в разведку под Нарвиком и не вернулся. Как я мог написать об этом их матери? Чем мог утешить молодую женщину, оставшуюся вдовой? Невольно возникал вопрос: «Во имя чего погибли эти два еще совсем молодых человека, погибли в расцвете лет, собственно, и не пожив на свете?»
Я написал откровенно все как есть. Но разве это могло утешить? Конечно, смерть солдата на войне в какой-то степени зависит от случая, но разве случайно была начата сама война?
В школе мне приходилось слышать высказывание немецкого военного теоретика Клаузевица, что война – это продолжение политики, только другими, насильственными средствами. Но ведь все воюющие государства – Германия и Италия, Франция и Англия, Советский Союз и США – проводили каждое свою политику. Так кто же из них проводил политику насильственными средствами?
Вообще-то я не увлекался политикой. Когда Гитлер пришел к власти, мне не исполнилось еще и девятнадцати лет. Правда, некоторые из моих товарищей уже в 1933 году стали членами нацистской партии. Я не видел тогда в этом ничего предосудительного, считая, что каждый вправе поступать так, как ему хочется. Гитлер обещал немцам новый расцвет Германии. Кто мог с ним не согласиться?
Тогда мне казалось, что Гитлер хочет прогресса. И я тоже мечтал о великой и сильной Германии, которая будет иметь влияние на весь мир и пользоваться всеобщим уважением. Гитлер обещал добиться этой цели мирным путем. Разве мог я быть против этого?