Исцеляющая любовь
Шрифт:
— Ого, теперь, кажется, все сходится. Так правильно я понимаю, что обувщик — это мистер Ландсманн?
Беннет кивнул.
— По тому, как ты одеваешься и куда ходишь, можно предположить, что предприятие преуспевает?
— Вообще-то обувь шьют на его фабриках. Его предприятие называется «Ройял лезеркрафт».
— Ну и дела! — присвистнул Барни. Тут его посетила еще одна мысль. — А что твоя настоящая мать? Где она во всей этой истории?
Беннет напрягся:
— Не знаю, Барн. Я ее совсем не помню.
— Что ж,
Беннет засмеялся и обнял Барни за плечи. Тот был тронут непривычным проявлением симпатии.
Лора ненавидела хирургию.
Не только из-за крови и отрезанных органов, но и потому, что держать ретрактор на протяжении двух или трех часов, пока отсоединяли нужные сосуды или органы, производили резекции, накладывали лигатуру или удаляли, было физически тяжело. «Грубой» работы она тоже насмотрелась: сломанные ноги вправляли в точности как плотник подгоняет бруски или доски, швы накладывали всевозможными нитками — из нейлона, кишок кенгуру и шелка. Временами все это напоминало сборочный конвейер в Детройте.
Ей больше была по душе предоперационная подготовка, когда она старалась помочь больному унять страх перед операцией и наблюдала, как тот проваливается в сон под воздействием наркоза и ее убаюкивающих слов.
Послеоперационная палата производила душераздирающее впечатление. Ей доставляло радость видеть, как тот или иной больной, с которым она говорила до операции, теперь улыбается, радуясь скорому выздоровлению. Но чаще, даже если операция прошла успешно, они страдали от сильной боли, и это состояние невозможно было облегчить никакими словами.
Но конечно, были и такие, кто уже не просыпался…
Каждый вечер она возвращалась из клиники так поздно, что сразу ложилась спать, не имея сил даже спуститься и купить в автомате бутерброд.
И почти каждый день ее ждало письмо от Палмера. Или от «младшего лейтенанта Тэлбота», как он иногда себя называл.
«Господи, — думала она, — ну зачем я его отпустила? Разъезжает теперь по всяким экзотическим местам в Тихом океане и небось знакомится с кучей сговорчивых цветущих барышень». Хотя в письмах он клялся в верности и целомудрии, она не сомневалась, что Палмер весело проводит время.
Со своей стороны, Лора не желала ничем себя связывать, за это время завела лишь пару ни к чему не обязывающих романов с ординаторами.
Будучи примерным сыном, Сет Лазарус каждые выходные звонил домой. Мама всегда спрашивала:
— Что у тебя нового?
И он неизменно поддерживал их давнишнюю игру:
— Ничего особенного. Я только что нашел средство от рака, сердечных заболеваний, зубной боли и комариных укусов.
На что она в соответствии с их традициями отвечала:
— А что еще нового?
После этого трубку брал отец и произносил монолог о положении чикагских команд в турнирной таблице и об их видах на место в чемпионате.
Однообразный ритуал не претерпевал ни малейших изменений. Сет сам себе удивлялся, зачем тратит деньги на звонки.
Но в один из выходных на его звонок никто не ответил. Ни дома, ни в отцовской лавке. Уехать на природу или развлечься они не могли — они этого никогда не делали. Ему порой даже казалось, что, поместив Говарда в клинику, они дали молчаливый обет никогда не развлекаться.
Но тогда где же они?
Он позвонил Джуди — обычно он делал это по ночам в будни, когда снижался тариф; начавшись в одну минуту двенадцатого, разговор зачастую продолжался до бесконечности. На сей раз она сразу поняла, почему он звонит.
— Сет, мне очень жаль, но твои родители взяли с меня слово ничего тебе не говорить. Это касается Говарда…
Она замолчала, а Сет в глубине души понадеялся, что осуществилась его потаенная мечта и брат наконец перестал страдать.
— Что случилось? — быстро спросил он.
— У него произошло кровоизлияние в мозг. Он практически уже умер.
Сет был ошеломлен:
— Практически? То есть он все-таки еще жив?
— Он еще дышит. Он подключен к аппарату искусственного дыхания. Твои родители всю неделю неотступно сидят у его постели.
— Зачем, черт побери, они это делают? Он уже двадцать лет как почти умер! Что это за клиника, будь она неладна! — Сет просто выходил из себя.
Джуди вздохнула.
— Не знаю, Сет, — тихо сказала она. — Я только могу сказать, что твоя мама все время сидит там, чтобы проследить, что Говарду оказывают помощь.
— Я попрошу кого-нибудь меня прикрыть и завтра первым же рейсом вылетаю, — решительно заявил Сет. — Думаю, это будет рейс «Американ эйрдайнс» в иол восьмого.
— Я тебя встречу! — обрадовалась Джуди, — Тебе предстоит тяжелая поездка, но я буду очень рада с тобой повидаться.
— Я тоже, — поддакнул Сет.
Через полчаса он уже засовывал в дорожную сумку то, что ему могло понадобиться в поездке: рубашку, галстук, шорты, носки, зубную щетку и косметичку.
И главное — шприц.
23
— Господи, Сет, какой у тебя усталый вид!
— Я всю ночь глаз не сомкнул. Мне предстоит сделать нечто ужасное.
— Не тебе, а нам, дорогой, — поправила Джуди. Они шагали под руку по длинным проходам чикагского аэропорта О’Хара. Было раннее утро. — Мы с тобой сделаем это вместе.
Мимо проносились толпы озабоченных деловых людей, торопящихся поспеть каждый на свой рейс. Они поднялись на третий уровень автостоянки, где Джуди оставила машину, и теперь их голоса эхом отдавались в гулком бетонном лабиринте. Сет хранил молчание, а Джуди вырулила из бокса и двинулась вниз по эстакаде.