Исчезание
Шрифт:
чужбина, где ты из чрева на свет явился,
безрукий безумец, в сумерки дланью схвативший перила,
распятие без Христа,
капли вина из листьев агавы для шута без накидки
сумели бы без труда смягчить наказание для Антея Гласа…
чушь без бессмыслицы,
мат на зеркале из-за шалуньи-рыбешки без игл,
зелень, цветущая в декабре,
чарка граппы при смерти для симулянта,
сила любви убийцы,
нырянье прибрежных скал при качке,
принципиальный винчестер,
белая гарь, вечный мир, беспредметный предмет,
лжезабытье
сумели
так как же все эти пункты свести, причем, в наичернейшей тьме, там,
в глубине, где мрак зачинает Заклятье?
Глава 17
с выдержками из различных дисциплин и наук
Друга Антея звали Эймери Шум.
Эймери имел десятерых детей.
Старший, Алимпий (не иначе как случайный тезка с тем, другим, из сказки), исчез лет тридцать назад в Кембридже, на Семинаре: среди приглашенных выступал великий английский ученый Сэр Гэдсби В. Райт, а меценатами являлись магнаты из «Марсьяль Кантерель Фаундэйшн». Следующий сын, Адам, умер в лазарете, где утратил аппетит и перестал принимать пищу. Затем смерть зачастила: в Занзибаре Евлалия съела гигантская акула; в Милане у Ёгучи, ассистента на съемках картины Джузеппе Де Сантиса, в трахее застрял бараний крестец, и в результате наступила асфиксия; на Гавайях длиннющая аскарида выпила весь сангвинический запас Иринея, ему сделали шестнадцать переливаний, и тем не менее наступила анемия.
Четырех следующих детей Эймери ни разу в жизни не видел. Урбен, Ырчи, Эммануил и Юзеф как нелегальные иммигранты, нежелательные элементы и неприемлемые лица других (чуждых, а значит, враждебных) наций и этнических групп (т. е. лингвистические варвары, а значит, непременные паразиты, жулики и хулиганы, а значит, кандидаты на императивную экстрадицию и немедленную репатриацию) были задержаны, лишены всех (каких?) прав и высланы из Франции. Урбена задавил прицеп, везущий цемент, гипс и железную арматуру на закладку памятника писателю Андре Блавье в Вервье; беженец Ырчи, вернувшись к себе в далекий дагестанский аул, был спьяну зарезан земляками-кумыками; апатрид Эммануил, изнуренный испрашиванием виз, насмерть замерз на границе Чухны и Тувы; Юзефа (кличка Юстус) за безбилетный вуаяж из Кёльна в Кесселинг сняли с электрички («Raus! Schnell!») и при неуплате штрафа (Haftling) насмерть забили дубинками (Gummi) баварские жандармы.
Так Эймери лишился всех детей за исключением Януса, да и Янус, живя вдали, не видел папу месяцами.
Эймери в деталях изучил жилье Антея Гласа. Встретился с жившим вблизи приятелем Антея и узнал все перипетии удаления синуса. Принялся искать любые сведения, выспрашивать, выяснять.
Антей Глас не стремился к парадным эффектам и шику, жил без пышных ухищрений, без излишеств: белые штукатуренные стены, грязный палас из шерсти, свалявшейся и сбившейся в пыльные катышки. Невзрачный, запущенный living, где плесневелый диван с вырвавшимися наружу пружинами и вылезающими кусками ватина, упирался в ветхий сундук, пахнувший гнилым сельдереем. К шатающейся дверце шкафа пластырем были прикреплены три скверненькие гравюрки. Через мутные стекла цедился слабый серый свет. В качестве лежанки Антею служили чуть ли не тюремные нары, приютский тюфяк с неприглядным мятым бельем. В закутке с туалетными функциями имелись кувшин, чан для справления нужд, стакан, бритва, рушник, превратившийся в жеваную тряпку.
На трех хилых этажерках хранились книги с истрепанными переплетами и стертым тиснением. Эймери раскрывал каждую из них и видел на страницах неясные ему бесчисленные примечания. Внимание Эймери привлекли книги, представлявшие, кажется, для Антея Гласа исключительный интерес: «Искусства и Иллюзия» Э. Гёмбриха, «Спейс» В. Гамбрёвича, «Лесбийские тела» М. Виттиж, «Фаустус» Т. Манна, «Бланш, или Забвение» П. Элюара, а также Н. Чёмский и Б. Эйхенбаум.
Затем Эймери наткнулся на пухлую папку и развязал тесемки. В папке лежала целая кипа записей, раскрывающих стремление Антея к знаниям, так как среди них хранились с тщанием сбереженные выписки из дисциплин, изученных им еще в давние времена. Так Эймери, вчитываясь, фраза к фразе, сумел представить себе впечатляющий учебный curriculum vitae Антея.
Сначала шел французский язык:
Там, где мы жили раньше, не ездили ни машины, ни такси, ни трамваи; зачастую мы, я и кузен, шли навещать Линду, жившую в ближайшей деревне. Причем, не имея машины, мы были вынуждены всю дистанцию идти быстрыми шагами, чуть ли не бежать, так как пугались, и не без причины, упустить шанс и не застать Линду.
И все же настал день, и Линда ушла навсегда. Нам бы вычеркнуть ее из нашей жизни, так ведь мы ее все еще любили! Мы так любили ее духи, ее лучезарный вид, ее пиджак, ее чересчур длинные темные брюки; в ней мы любили все.
В жизни все и всегда заканчивается: тридцать шесть месяцев спустя Линда умерла. Весть пришла к нам случайней не придумаешь, в вечерний час, в самый разгар ужина.
Затем эпистемика:
Кант, анализируя
Так нашла себе триангуляцию первичная дуга лука, устремив черту стрелы в цель-синус и вперив ее меж глаз умнику, на миг уверившему в картезианские Суждения вне Всеединства.
Математика:
К группам
(Пер. публикации Маршалла Халла мл. L.I.T.23, стр. 5-19)
Кем эта идея была впервые нащупана, выявлена, развита? Гаусс был первым или Галуа? Выяснить сие ученые так и не сумели. В наше время эта тема известна даже неспециалистам. И тем не менее существует следующая легенда: перед смертью, чуть ли не в бреду, Галуа начертил в тетради (Маршалл Халл мл., idem, стр. 9) сию длинную выкладку:
аа– 1 = bb– 1 = cc– 1 = dd– 1= ее– 1=
ff– 1 = gg– 1 = hh– 1 = ii– 1 = jj– 1 =
kk– 1 = ll– 1 = mm– 1 = nn– 1= рр– 1 =
qq– 1 = rr– 1 = ss– 1 = tt– 1 = uu– 1 =
vv– 1 = ww– 1 = xx-1 = yy– 1 = zz– 1 =
Мы так и не знаем, как Галуа намеревался завершить эту серию равенств.
И Гедель, и Дуади, и Бурбаки прибегали к самым разным ухищрениям (тут и адели с иделями, и вялые пучки, и барицентрические симплексы, и нестандартный анализ Хана-Банаха, и К-функции Атьи, и даже сама -функция Римана — причем сюръекции, инъекции и биекции применяли также Шварц, Эрдёш и Картан) в надежде ухватить нить истины и залатать фатальный разрыв. Все усилия были тщетны.
Нэш решал эту задачу двадцать лет и в результате лишился рассудка.
И вдруг, девять месяцев назад, Кан, исследуя спряженные функции, наткнулся на нечеткие примеры (Д. Кан «Спряженные функции», V, 3,17) и, кажется, ведя индукцию, сумел (как признался Делиню, затрагивая — путем вынуждения — предельные кардинальные числа) выявить следующий факт: Пусть G, H и K (где H С, G K) — три магмы (термины взяты у Мальцева), причем a(bc) = (ab)c и для всех а стрелки х -> ха, х -> ах сюръективны и инъективны. G НхK в следующих случаях: если G = HK, если Н и К — инварианты и в пересечении Н и К лежит лишь… Увы, Кан умер, не успев завершить сей труд. И, в результате, решения у нас, как и раньше, все еще нет [17] .
17
Как рассказывают, Ибн Аббу (даже не сам Ибн Аббу, а ибнабуев кузен) знает решение; правда, даже если знает, наверняка не выдаст!
Английский:
It is a tale set in a village. It ain't a prattling narrative; it ain't a dry, dull, sleepy yarn with the usual «fillins» such as «sweet starlight casting a dim mantle» and «winding rural ways». Never will it describe tinkling lulling distant bells, the nightingale singing at twilight and never will there be any «warm twinkling lamplight» in a cabin. Never…
Как заметил Эймери Шум, Антея Гласа увлекали туземные традиции и нравы:
Раз в Иеби-Бу (Чад) некий муж из племени нгама надел бубу как реглан, имитируя манеры французских хлыщей, участвующих в сафари, и пришел в Иеби-Сума. Еще ранее сын мужа, в силу специфики супружеских уз, был вынужден принять неслыханный, невиданный и даже немыслимый ультиматум: переехать в племя жены и жить в ее хижине. Как же папаша решился выдать сына «за-жену», да еще чужакам из племени нгамбэ, живущим за хребтами, — вырвать важнейший элемент семьи и тем самым нарушить правильный, естественный уклад, разрушить безупречную систему, четкую структуру?
Ах, Сюн и Марджина, Юти и Каакиль, Лынге и Зери, всесильные заступники, чье участие дарует надежду на живительную небесную влагу, не гневайтесь на нас. Невзирая на принесенные нам беды, мы нижайше заклинаем вас предать забвению сей неумышленный грех. Иначе, дабы спасти все племя. неужели нам придется принести в жертву сына-растяпу?