Исчезающие Девушки
Шрифт:
Паркер всё-таки потрудился надеть рубашку, хотя и поверх футболки. Он всё еще был в джинсах и в своих синих кедах, покрытых потускневшими знаками и каракулями. А на левой внутренней подошве виднелась надпись маркером «Ники самая великая ВОНЮЧКА!!!»
– Мои любимые девочки, - произносит Паркер, раскрывая свои объятия.
И лишь на долю секунды, когда наши взгляды встречаются, я тут же забываю обо всём и спешу к нему.
– Такой горячий, - говорит Дара, проходя мимо меня, и тут я возвращаюсь в реальность.
Поэтому я быстро отступаю назад, отворачиваясь и давая ей первой
20 Июля: Дара
ПОСЛЕ
«Ты идёшь на вечеринку в Дринке? Паркер рассказал мне о ней.»
Когда я выхожу из ванной, я вижу под своей дверью записку, написанную на бумаге для заметок кремового цвета. Ники - единственная, кому нет еще сотни лет, но при этом она использует бумагу для заметок. А её почерк настолько аккуратен, что каждая буква является маленьким архитектурным шедевром. Мой же почерк выглядит так, будто Перкинс проглотил несколько букв, а потом его вырвало на листке бумаги.
Я наклоняюсь, морщась от боли в спине, беру записку и, скомкав, бросаю её в мусорное ведро в углу. Она попадает на краешек ведра и отскакивает от него на пол в груду грязных футболок.
Я натягиваю на себя майку и шорты из хлопка, беру свой ноутбук в кровать и быстро кликаю на страницу Фейсбука. Как только она открывается, я просматриваю все сообщения, оставшиеся на моей стене без ответов и без лайков.
«Мы скучаем и постоянно думаем о тебе!!!»
«Мы тебя очень-очень любим»
Я ничего не публиковала на своей странице после аварии. А зачем мне это? Что я вообще могу им написать?
"Мне надоело плакать в одиночку субботними вечерами?"
"Я безнадежно покрыта шрамами до конца жизни?"
"Я, наконец, могу согнуть колени, как нормальный человек!?"
Я кликаю мышкой по ярлыку YouTube, но перед глазами всплывает лицо Паркера - он жмуриться от света, отражающегося на лобовом стекле автомобиля, у него аккуратные и короткие ногти, точно такие, какие и должны быть у парня. Его брови, густые и темные, сведены вместе. Вся семья Паркера обладала норвежской внешностью - они все были светловолосы, вежливы и улыбчивы, словно возвращались домой с открытого океана с огромным уловом любимой еды норвежцев - селёдки. Однако, у Паркера, почему-то, кожа была оливкового цвета, а волосы тёмными, словно произошла какая-то ошибка, и это делало его еще милее.
И вдруг, мысль о том, чтобы провести дома еще одну ночь за просмотром тупых видеоклипов и бесконечных сериалов, становится просто невыносимой. Во мне просыпается какое-то желание, между лопатками у меня горит, словно оттуда вырвутся крылья и унесут меня прочь отсюда.
Мне необходимо выбраться из дома. Необходимо доказать, что я не боюсь увидеть ни его, ни моих старых друзей, ни кого-либо еще. И Ники я тоже не боюсь, и того ощущения, которое теперь просыпается во мне при ее виде – ощущение разбитости. Я чувствую это каждый раз, когда слышу грохот ее музыки внизу – инди-попа, солнечно-веселой музыки, ведь у Ники нет депрессии, или когда я слышу, как она зовет маму на помощь в поисках любимых джинсов. Каждый раз, когда я прихожу в ванную, всё еще влажную после её душа
ГОРОД: НОРМАЛЬНЫЙ.
НАСЕЛЕНИЕ: 1.
Быть может, она всегда заставляла меня так себя чувствовать, но только после аварии я в состоянии осознать это.
Я натягиваю мои любимые узкие джинсы, удивляясь тому, какие они широкие теперь. Жутковато, должно быть я здорово потеряла в весе. Но в майке-алкоголичке и любимых громоздких ботинках я выгляжу нормально, во всяком случае, издалека.
Спускаясь вниз по лестнице к ванной комнате, я вижу, что дверь Ники по-прежнему закрыта. Я прижимаюсь ухом к двери - тишина. Наверное, она уже ушла на вечеринку. Представляю, как она стоит рядом с Паркером, смеется, или даже соревнуется, кто дальше забросит банку пива.
Тогда мой мозг выдает целый ряд воспоминаний в мультяшном стиле из нашей совместной жизни: я изо всех сил гоню на своем трехколесном велосипеде, чтобы догнать Ники и Паркера, гонящих на новых блестящих двухколесных, как я смотрю на них из-за бортика, пока они ныряли в глубину, когда я была слишком маленькой, чтобы присоединиться к ним, как они смеются над какой-то шуткой, которую я не поняла.
Иногда мне кажется, что я не влюблялась в Паркера. Иногда мне кажется, что все это было для Ники, чтобы доказать ей, что я могу быть равной ей.
На первом этаже мама стоит на кухне, разговаривая по телефону, вероятнее всего с тетей Джеки, единственным человеком, которому она иногда звонит. Телевизор за ее спиной едва слышно, и я спотыкаюсь, когда камера поворачивается к знакомому участку шоссе, недалеко от того места, где Ники врезалась в скалу. Место кишит копами, как это должно было быть после аварии. Вся сцена озарилась прожекторами и сиренами, как во время ночной съемки фильма. Слова в бегущей строке в нижней части экрана: «Полицейские начали активный поиск девятилетней....»
– Да, конечно, мы ожидали адаптационный период, но...
– мама прерывается, когда замечает меня, указывает на коробку с лазаньей «Стауффер» на кухонном столе и на микроволновку, произнося губами: "Ужин?"
В тишине я могу услышать голос диктора: «Полиция ищет свидетелей или подсказки в исчезновении Мадлен Сноу, которая исчезла в воскресенье вечером ...»
Я качаю головой, мама отворачивается и ее голос отдаляется, по мере того, как она уходит из моего поля зрения.
– Но я справляюсь. Всё потихоньку возвращается на круги своя.
Я ударом выключаю телевизор и хватаю Никину любимую хоккейную толстовку с крючка возле входной двери. Думаю, я выгляжу как в середине восьмидесятых, под капюшоном мои шрамы будут в основном скрыты. Кроме того, взять Никину одежду без спроса добавляет острые ощущения, словно я могу натянуть другую личину. Толстовка по-прежнему пахнет Никой – не духами, так как Ники ими никогда не пользовалась, а кокосовым шампунем и общим, неопределенным запахом чистоты, улицей и спортивными достижениями.