Исчезающий гном
Шрифт:
В конце концов Джонатан почувствовал настойчивое желание разобраться, спит он или бодрствует в данный конкретный момент. Но пока он лежал так, не пытаясь по-настоящему уснуть, а просто ожидая восхода солнца, он решил, что в любом случае это не будет иметь особого значения, так что лучше закрыть глаза и ждать. Он понимал – или так казалось ему там, на пляже, – что хотя, по его мнению, он прибыл в Бэламнию в поисках Сквайра, на самом деле он просто ждал, пока Шелзнак совершит свое зло, сплетет свою паутину. Нравилось ему это или нет, он окончательно запутался в этой паутине, и его ожидание почти подошло к концу.
Затем поднялось солнце. Или, по крайней мере, ночь начала блекнуть и превращаться в день. Вместе с ней поблекли и некоторые из его страхов, и ему показалось разумным предположить, что ночью ему много чего приснилось – очень странные сны, разумеется, но тем не менее это были лишь сны. Он подумал, что уже
Он перекатился по холодному песку, чтобы сказать об этом Профессору, но Профессора рядом не было. Вместо него, прислонившись к серому, поросшему травой камню и опустив подбородок на грудь, сидел пожелтевший, неопрятный с виду скелет, со впалых щек которого и с лопаток цвета слоновой кости местами свисали клочки облезающей, ветхой кожи.
Джонатан дернулся вперед и попытался вскочить на ноги. Он позвал Профессора, потому что именно Профессора ему больше всего хотелось увидеть, но его крик был унесен ветром. Он обнаружил, что не может вскочить на ноги. Впечатление было такое, будто он и впрямь запутался в паутине и мог вырываться сколько душе угодно, но чем больше он вырывался, тем меньше продвигался вперед.
Вдалеке, на каменистом пляже, лежало огромное количество скелетов, распластавшихся на песке, как если бы они шагали колонной по берегу и были сметены каким-то чудовищным ветром, повалены, словно костяшки домино. В мозгу Джонатана промелькнуло воспоминание о колдуне Зиппо и о туманной ночи в деревне у реки Твит. И он задумался о темном магическом занавесе, на фоне которого выступал Зиппо. Припомнив зажженные окна, которые он заметил этой ночью в тумане, окна, которые – он был в этом уверен – не привиделись ему во сне, Джонатан повернулся и посмотрел на берег по другую сторону дороги. Там, за ней, на скалистом склоне над серо-зеленым лугом, стоял древний каменный замок; замок, окутанный такой же пеленой тайны и зла, как та, что висела в воздухе, окружающем замок на Гряде Высокой Башни. И тут Джонатан понял, куда вела огромная железная дверь в глубокой пещере под замком Высокой Башни, по какой двери он колотил своей тростью, выкрикивая при этом разные шутки. Учитывая, что Шелзнаку было многое под силу, можно предположить даже, что он сам слушал эти крики, стоя по другую сторону двери, и в предвкушении успеха своих козней улыбался и покачивал головой. Высоко в башне замка зажглось сводчатое окно. В этом окне показалась фигура в капюшоне, которая смотрела в сторону океана. Джонатану казалось, что он видит пару сверкающих под капюшоном глаз и что эти глаза устремлены на него. Но у него было лишь мгновение, чтобы спросить себя, что это значит; а потом какая-то сила подняла его, как марионетку, на ноги, и он обнаружил, что шагает в длинной череде восставших из неподвижности скелетов по неровной тропе, ведущей через луг в сторону замка. Под его ногами хрустели камешки, а соленый ветер с океана обдувал его щеки. Ему припомнился один святой старец, которого он встретил как-то по дороге на ярмарку и который ходил положив в каждый башмак по камню. Из-за них он казался наполовину калекой, но он сказал Джонатану, что делает это, чтобы напомнить самому себе, что он еще жив. В то время это показалось Джонатану довольно чудаковатым, но теперь он начинал видеть в таком поведении определенный смысл. Внезапно у него возникла пугающая уверенность в том, что вещей, связывающих его с дневным светом, с лучами солнца, с реальным миром, гораздо меньше, чем он когда-либо себе представлял, что они не более чем хруст камней под его ногами, вкус соли и морской пены в дуновении ветра и крик кружащих над головой чаек, что их число ограничено и уменьшается с каждым шагом, который он делает навстречу темному порталу, открывающемуся у основания башни.
Этот портал поднимался перед ним все выше. Внутри виднелись какие-то небольшие огоньки, возможно горящие на стенах факелы. Потом Джонатан прошел следом за остальными в открытую дверь, спустился по длинной лестнице, уходящей в землю, и побрел по темному, отдающему затхлостью коридору, где он ничего не мог разглядеть и поэтому боялся, что вот-вот наткнется на клацающий впереди скелет или почувствует на плече чью-то костлявую руку. Но когда он опять вышел на бледно-желтый свет лампы, перед ним абсолютно никого не было и никто не стучал костями сзади. Там была только маленькая, пустая, населенная летучими мышами пещера да скрежет и лязг металла, производимые, как оказалось, когда Джонатан обернулся, закрывающимися железными засовами.
В общем и целом, он испытал огромное облегчение. Ему казалось вполне возможным, что воображение сыграло с ним злую шутку, что у него все-таки нет безотлагательных причин набивать свои башмаки камнями. Разыгранная только что сцена с занавесом, как он надеялся, была своеобразной шуткой Шелзнака. И еще он был рад обнаружить, что следом за ним в камеру не набилась целая толпа омерзительных скелетов. Куда они все подевались, он не имел понятия. Он даже не был уверен, что эти скелеты были вообще. С таким же успехом можно было предположить, что гном навел на него какие-то чары, заставил его видеть вещи, которых в действительности не существовало. Можно было не сомневаться, что в Бэламнии Шелзнак обладает необычной силой, превосходящей даже ту, которую он имел в Верхней Долине, расположенной вдоль реки Ориэль. Майлз, с его блюдами дымящихся трав и мечущей искры шляпой, казался по сравнению с ним довольно мелкой сошкой. Возвращение на место упавших стульев и усиление ветра при помощи заклятий были по-своему весьма впечатляющими, но вот именно сейчас, когда Джонатан стоял в одиночестве в своей холодной камере, подобные трюки казались ему очень малозначащими. Он пожал плечами и оглядел голую, вырубленную в скале пещеру, а потом подошел к двери и подергал прутья решетки в надежде, что механизм замка окажется старым и негодным. Но его ожидания не оправдались.
Поэтому Джонатан уселся на пыльный холодный пол и принялся ждать. В одном он был уверен: Шелзнак не допустит, чтобы он умер от голода. Для этого у него было слишком богатое воображение. Примерно через час сидения в слабо освещенной лампами пещере Джонатан услышал шарканье ног и увидел мерцающий свет приближающегося факела – факела, который нес не кто иной, как колдун Зиппо.
Глава 21. Слабое звено
Зиппо принес ему миску – возможно, с похлебкой, – из которой торчал конец ложки и поднимался пар. Уже один этот пар показался Джонатану таким аппетитным, что он был готов съесть то, что лежало в миске, даже если это действительно была похлебка, которая, как он прочел у Дж. Смитерса, была любимой пищей узников и сирот. Правда, он не был уверен, что это действительно похлебка, – возможно, просто вареная овсяная шелуха, присыпанная пылью.
– Господин Зиппо, – сердечно сказал он, когда тот подошел к нему со своей миской, – вы кажетесь бледным, сэр.
– Зиппо, – поправил его Зиппо. – Просто Зиппо. Никакой не господин. Видите ли, это мое не настоящее имя, а всего лишь сценический псевдоним. Мое настоящее имя – Леопольд Стрефф.
– О, разумеется, – откликнулся Джонатан, думая о том, что имя Зиппо почему-то кажется ему знакомым. Он пригляделся к нему попристальнее. Мужчина, как и сказал Эскаргот, был довольно молодым, возможно чуть старше тридцати. Но у него был замученный, осунувшийся вид, словно он месяц или два плохо спал либо его мучила совесть. Его накладка исчезла. Зиппо просунул дымящуюся миску сквозь прутья, и Джонатан взял ее. В ней была какая-то каша, которая выглядела вполне съедобной. Она была чем-то присыпана, но не пылью. Джонатан решил, что это коричневый сахар, что при данных обстоятельствах было неожиданным, но отнюдь не неприятным.
– Так, значит, дела у вас идут успешно? – спросил Джонатан.
Зиппо пожал плечами и покачал головой так, как будто хотел сказать либо что дела у него идут вовсе не успешно, либо что он не может об этом говорить. Джонатан, набив рот кашей, попробовал сделать другой подход.
– Должно быть, вы даете здесь не очень много представлений? Похоже, в этих местах довольно мало публики, если не считать гоблинов, скелетов, вампиров и прочей нечисти. Не думаю, чтобы эта компания очень увлекалась магией.
У Зиппо был такой вид, словно он вот-вот расплачется.
– О, магия им очень даже нравится, – пробормотал он сквозь зубы. – Им нравится ее портить, вот. Нравится над ней издеваться. Грязная банда мерзавцев. Он заставил меня устроить для них представление. Спектакль в лесу. Они… – запнулся он. – Они… сорвали его, вот. Они потешались надо мной. Им ничего не нравится . Они просто все разрушают. Подожгли мою сцену.
– А он как ко всему этому отнесся? – спросил Джонатан. – Рассмеялся, не иначе. Я прав?
Но Зиппо не ответил. Он какое-то мгновение смотрел на Джонатана, потом покачал головой, изобразил на лице нежелание разговаривать и неуклюже зашагал по темному коридору, освещая себе путь потрескивающим факелом. Джонатан опять сел и доел свою кашу. Ему практически ничего не оставалось, кроме как ждать. Ждать и думать о Зиппо.
Около полудня волшебник вернулся и принес ему обед. Джонатан был слегка удивлен подобным гостеприимством и тем, что его обед включал в себя приятно разнообразный ассортимент продуктов: соленые огурчики, сыр, черный хлеб и относительно твердое яблоко. Потом он припомнил содержимое кухни гнома в замке Высокой Башни – эль в бутылках, маринованные овощи и все такое. То, что гном отправлял такую пищу своим узникам, возможно, объяснялось тем, что он играл с ними. Для Шелзнака все это было шуткой.