Исчезнуть из преисподней
Шрифт:
Позавтракав, я отправилась на Гороховую. Долго стояла под дверью, затем решила позвонить. На третьем этаже всего три квартиры. Если женщина была дома вчера в будний день, то, возможно, она дома и сейчас. Я успела позвонить всего в две квартиры, потому что во второй, тридцать четвертой, мне повезло. Ответил женский голос.
– Простите, это не с вами я вчера разговаривала возле подъезда?
– Возле парадной? – то ли уточнила, то ли поправила меня она. – Да. По поводу пропавшей девушки?
– Да, Светы. Можно с вами поговорить?
– Не понимаю зачем, но ладно, заходите.
Домофон доброжелательно запиликал, приглашая меня внутрь, и, когда я поднялась по лестнице, одна из дверей в квартиру
Давешняя женщина стояла в дверях. Без платка на голове я ее не сразу узнала. Застиранный до бледно-синего цвета халат, невзирая на туго завязанный пояс, при каждом движении немного распахивался. Наверно, халат ей стал чуточку мал. Тонкая полоска губ и нисходящие борозды на коже с обеих сторон от них намекали на сложный характер, а отсутствие паутинки морщин возле внешнего уголка глаз – на тяжелую безрадостную судьбу. Впрочем, мне часто говорят, что я люблю фантазировать. Возможно, я и сейчас наделила незнакомку чертами и жизненным путем, которых у нее и не было вовсе. Но в любом случае достатком тут не пахло, об этом говорила не только старенькая домашняя одежда, но и обстановка в целом.
– Трубы здесь нельзя менять, дом старый, «строение инженерных коммуникаций не позволяет», как они сказали, – заметила она мой взгляд, обращенный в угол кухни, в которую меня гостеприимно привели, где нависали над раковиной и обеденным столом почерневшие от грязи, жира и ржавчины трубы, словно ветви плакучей ивы над быстро текущей рекой.
Правда ли это? Вот так и вселяйся в дома, представляющие историческую ценность. В тот же время квартира ей могла достаться и по наследству, а денег на ремонт и замену труб на пластиковые просто нет, но стыдно в этом признаваться. Я в очередной раз задумалась, как на нас влияет мнение других, подчас совсем посторонних людей. Кто я ей? Почему нельзя сказать правду? Даже если бы я стала ее осуждать, что с того? Но я-то как раз и не стану. Уж я-то знаю, как тяжело в нашей стране честным людям достаются деньги. Хоть я сама успела сменить только два места работы, но вся моя семья, все друзья, что у меня были, и все бывшие коллеги нищенствуют всю свою жизнь.
Вежливо кивнув на ее реплику, я осмелилась задать тот самый вопрос, из-за которого сюда и пришла:
– Моя подруга. Мне показалось, что вы ее узнали по фото. – Она молчала. – У вас изменилось лицо, – быстро добавила я, чтобы придать веса своим словам. Дескать, это не просто беспочвенные обвинения и нелепые догадки, у меня есть аргументы.
– Изменится тут, конечно, – фыркнула она недовольно и посмотрела на край стола.
Стол был пустым, мне даже чаю не налили. Впрочем, и обычных предметов, как то: сахарница, вазочка с вареньем, баночка кофе, кружки хозяев – на нем тоже не было. Такое ощущение, что, пока я снимала плащ и полусапожки, она быстро убрала с кухни какой-то компромат, для которого и освободила перед тем все пространство. А теперь смотрит на край столешницы, чтобы я не поняла обмана по ее глазам. Чушь, опять сочиняю… Эта тетка настолько обыкновенная, она просто как анекдотичная зарисовка к быту совкового периода, туда же отлично вписывался и интерьер кухни с прихожей (в других местах квартиры мне пока не удалось побывать). Ну не может она быть шпионом или агентом ФСБ.
– Что вы имеете в виду? – подгоняла я хозяйку. А то я уже сюжет шпионского боевика-триллера почти успела придумать, а она все молчит. Сказала «А», говори и «Б».
– Таскалась она все сюда… Уж месяца два или три будет. – Я ойкнула. Надеюсь, что незаметно для нее. В голове билось: «Три месяца?! В смысле?! Она же пару дней только назад приехала, чтобы написать статью!» – Все к мальчику моему клеилась, – продолжала тем временем тетя. – Девочка из провинции. Вы не подумайте, – я нахмурилась на слове «провинция», и вот это она уже заметила, – я не питаю иллюзий. Я знаю, где я живу. Дом, как говорят, престижный, но сами понимаете, что картинка внешняя и то, что внутри – разные вещи. Мы простые небогатые люди, мужа нет у меня. Да и Питер не Москва, все деньги там у них, – кивнула она почему-то в сторону окна. Только потом до меня дошло, что оно выходит на юг. – Но есть такой стереотип о провинциалках, вот эта девочка из таких. Хотя говорит правильно, ударения все правильно ставит, и словечки умные использует, это я не спорю.
– Она журналист, – вступилась я за приятельницу. Слово «журналист» прозвучало с преувеличенной гордостью. Впрочем, зачем я вру сама себе? Вовсе не за Светлану я сейчас заступилась. За свою мечту.
Она немного помолчала, затем легонько кивнула. Будто слишком сильное качание головой могло расцениваться как комплимент врагу, но и от правды отступить нельзя.
– Дело даже не в том, кто как говорит и откуда родом. Про таких, как она, говорят «провинциалка». Деловая, цепкая, хитрая.
Дальше я слушала про провинциалок и мою соседку. Речь женщины так и строилась в дальнейшем из лаконичных, рубленых фраз и простейших слов. Вот вам и культурная столица. В то же время глупо ожидать, что в двадцать первом веке кто-то будет разговаривать как персонажи «Войны и мира».
– А при чем здесь ваш сын? – вернула я ее к насущному. Видно, что с целеустремленными молодыми девушками у женщины свои счеты. Вероятнее всего, одна из таких и стала причиной отсутствия у нее мужа.
– Ой, а Петя мой… как бы это… Немножко неразвитый. Но очень добрый, – быстро добавила она, будто я собиралась тут же казнить ее отпрыска за то, что он «неразвитый», и она хотела смягчить приговор. – Доверчивый. Она повиляла перед ним, – женщина тут начала креститься, точно матюгнулась или помянула нечистого, – прости, Господи… Ну а он чего? Много ли девок видит?
– Немного? – перепросила я.
– Ой… Петя! – позвала она громко. – Петя, поди, тут гости! – Понизив голос, добавила для меня: – Он застенчивый.
Громкий топот из комнаты и дальше по коридору в сторону кухни. Кухня, кстати сказать, располагалась очень далеко от входных дверей, и длинный коридор успевал сделать поворот. Почему-то у меня началась паника. Во-первых, мне уже обрисовали Петю как умственно отсталого, хоть и не такими словами, но суть я ухватила, а во-вторых, он шел как раз от дверей и, судя по звукам, габариты там такие, что мимо него к выходу я никак не просочусь.
Но неожиданно в проходе (у кухни не было двери) появился довольно симпатичный юноша, если не считать такого выражения лица, словно он одновременно и здесь, и где-то далеко. Юноша, увидев меня, заулыбался и опустил глазки. Рост у него – почти два метра. Косматый, небритый. Волосы каштановые, ниже ушей. То ли спал, то ли в их семье не принято использовать расческу. Или просто не дался, ведь у матери самой вполне сносная прическа.
– Что сказать-то надо? – строго вопрошала у него родительница.
– Здрасьте, – ответил он странным голосом. Но вряд ли глухой, ведь на нее он не смотрел и соответственно не мог прочитать по губам.
– Здравствуйте, – вежливо сказала я.
– Иди, Петя, иди. – Когда Петр вернулся к себе, она продолжила: – Видишь, э-э, как тебя зовут-то? Я забыла.
Какая тактичная все-таки дамочка. Ведь я так и не представилась. Совсем уже с ума сошла со всей этой историей.
– Лариса.
– Ну а я Людмила Григорьевна. Так вот, Лариса, я вижу, что ты совсем другая. Уж я-то людей повидала в жизни, можешь мне поверить! Не знаю, как ваши пути-дорожки пересеклись с этой твоей…