Исчезнувший мир
Шрифт:
– Лес вечности, – произнесла Мосс.
– В лесу были двери, – продолжил Нестор. – И когда он открыл одну дверь и вошел, то оказался в новом лесу. Он говорил, что заблудился, и просил меня его найти. Я отвечал, что найду, и ждал, пока его сон развеется и отец уйдет. Он шел в ванную, а потом обратно в коридор. Я слышал его храп и понимал, что он заснул. Но я никогда не мог снова заснуть.
– Тебе было девять? – спросила Мосс, рисуя в воображении мальчика и его отца.
– Иногда он рассказывал о своем сне как о месте, куда можно пойти на самом деле,
Мосс хотелось излить душу, но вместо этого она сказала:
– Не думай о Флисе и всем этом дерьме. Выбрось из головы.
Она собралась с духом, прежде чем вернуться в дом. Хотя непосредственные источники гниения и убрали, другие запахи никуда не делись: шкуры на стенах, тухлятина в мусорных ведрах. Криминалисты вытащили картонные коробки из шкафа. Мосс натянула латексные перчатки и стала копаться в содержимом. Она нашла альбом с пожелтевшими фотографиями. Вьетнам, четырехместный патрульный катер с синими надписями «Меконг» и «Рунг-Сат». Флот и Вьетнам – связь с Мерсалтом. Интересно, не вместе ли служили Мерсалт и Флис?
Спичечные коробки с мертвыми пауками и жуками, а один криминалист нашел набитую мертвыми птицами наволочку. Какая мерзость. Стены покрывало его «искусство», не только «фреска» из шкур, но и картины в рамах – дорисованные фотографии. Кадр из записи с убийством Кеннеди, того момента, когда в него попала вторая пуля, его розовое лицо откинулось вперед, как дверь на петле. Флис нарисовал вокруг головы Кеннеди ореол из буро-ржавой крови. На другой картине он дорисовал семь ореолов вокруг «Челленджера», когда тот взрывается облаком пыли и куски шаттла разлетаются по странным траекториям.
– Мы кое-что обнаружили, – сказал Нестор. – Вот тут.
Нестор работал в маленькой спальне, относительно чистой – матрас на полу заправлен, простыни и одеяло натянуты на углах. Здесь висела самая крупная из переделанных фотографий Флиса – вьетнамский патрульный катер с наклеенными на него обрезанными полумесяцем человеческими ногтями и когтями животных. На Мосс накатила тоска – она вспомнила о вырванных ногтях семьи Мерсалта. Картина имела табличку: «Корабль ногтей, несущий мертвецов».
– Надо полагать, Мерсалт здесь побывал. Это его вещи.
На матрасе было разложено содержимое вещмешка. Несколько тысяч долларов в пачках из двадцаток, одежда, туалетные принадлежности, пейджер. А еще двадцать четыре полароидных снимка с изображением женщины. Чернокожей и худой. Ее лица не было видно ни на одной фотографии. Красивая грудь, подтянутый живот. Мосс изучила гладкие темные контуры ее бедер, розовые открытые гениталии. Выглядело это скорее интимно, чем порнографически – фотографии, которые не увидит никто, кроме фотографа и объекта съемки. Сделаны они были, похоже, в фотобудке, не здесь. Может, во взятой напрокат будке.
Стены спальни – из грубо обработанных досок, прикроватный столик, пачка бумаги, телефон.
– Можешь опознать женщину? – спросила Мосс.
– Нет.
– И почему ты подумал о Мерсалте?
– Первые несколько цифр, которые мы извлекли из пейджера, были домашним телефоном Мерсалта, – объяснил Нестор. – Думаю, он звонил сам себе пару раз – убедиться, что пейджер работает.
Они вышли наружу. Нестор остался, чтобы присмотреть за сбором улик, но попросил помощника шерифа подбросить Мосс до Канонсберга. Небо уже начало приобретать кровавый цвет.
– Ты обработал фото катера? – спросила Мосс.
– Отпечатки пальцев? Ага. Наши ребята сняли отпечатки, посмотрим, нет ли там кого-нибудь из семьи Мерсалта, но это займет некоторое время. Мне кажется, вряд ли этот Флис способен убить трех человек без огнестрела. А ты как думаешь? Он явно не в форме, и поймать-то их не смог бы или отбиться, если бы они стали сопротивляться. Жена, Дамарис Мерсалт, сложена атлетически. Сын…
– Уверена, вскрытие покажет, что Флис мертв уже слишком давно, чтобы оказаться убийцей.
– А что за ерунду он написал на фотографии? Корабль ногтей?
– Корабль ногтей, несущий мертвецов, – сказала Мосс. – Я не знаю. Господи Иисусе, сегодня мы видели слишком много мертвечины.
– Ты веришь в Бога? – спросил Нестор.
– Что? – И тут она поняла, что упоминание Бога всуе могло его оскорбить. Она знала в ФБР нескольких христиан-евангелистов. – Прости, я…
– Меня поддерживает только вера, – сказал Нестор. – Когда я думаю о мальчике и девочке, о Мариан. Это тяжело, но я верю в вечную жизнь и думаю о том, что Господь сейчас заботится о жертвах, это мне помогает. Помогает сосредоточиться. Я представляю их новую жизнь. А ты веришь в воскресение тела?
Мосс подумала о том, что все человечество засасывает в воронку к точке сингулярности.
– Нет, – сказала она.
Глава 3
Ее мать по-прежнему жила в Канонсберге, в том же доме, где выросла Мосс, – синем домике на крутых холмах к северо-востоку от Ист-Пайк, всего в нескольких кварталах от кондитерской фабрики «Саррис». Детство Мосс пропахло шоколадом. Она заехала двумя колесами на тротуар, повернула их и поставила машину на ручник. Потом по заросшей сорняками тропинке прошла к задней двери и открыла задвижку тем же ключом, которым пользовалась еще в школе.
– Мама? – позвала Мосс.
– Я здесь, наверху.
Мосс удивило, что мать дома – она считала, что та в баре Макгрогана. Почти каждый вечер после смены в колл-центре мать надевала вареные джинсы с обтягивающей майкой и отправлялась вниз по холму в бар – пешком, чтобы не приходилось беспокоиться, сможет ли доехать обратно. Все знали ее мать – она вечно слонялась по округе в поисках сигарет и выпивки, в свои сорок четыре года часто засиживалась в баре до закрытия, а потом болталась на пустырях вместе с остальными завсегдатаями, слишком нагрузившимися, чтобы идти домой. И так постоянно. Бар Макгрогана иногда был тихим – только бубнящий телевизор с новостями и болтовня с барменами, а в иные вечера было не протолкнуться, даже в туалет не войти.