Исчезнувший оазис
Шрифт:
— Давай! — рявкнула Фрея. — Ну, чего ждешь? Пока нас раздавит? Давай, поднимайся!
— Это я, — крикнул он в ответ.
— Чего «я»?
— Я убил Алекс.
Фрея застыла. У нее так резко перехватило дух, словно шею сдавили петлей.
— Это я сделал укол. Молли и Гиргис тут ни при чем. Я — убийца.
Девушка беззвучно раскрыла рот.
— Я не хотел! — выкрикнул Флин. — Пожалуйста, поверь мне. Я никогда в жизни за это не взялся бы. Алекс меня попросила. Умоляла. Она почти ослепла, начала глохнуть, у нее отнялись ноги и рука… Она знала, что будет только хуже. Хотела сохранить хоть какой-то контроль над собой. Я не смог ей отказать. Прошу, пойми! Я не смог отказать ей, и это как нож в сердце.
Ущелье сократилось до четырех метров, сквозь клубы пыли замаячили его стены, но Флин и Фрея словно не замечали. Она висела на лестнице, держа его за руку; археолог, вцепившись в девушку, балансировал на краю трещины. Оба забыли обо всем на свете, застряв в своем собственном измерении.
— Алекс сказала, что любит тебя. — Голос Флина был сиплым, еле слышным. — Это были ее последние слова. Мы сидели с ней на веранде, смотрели на закат. Я сделал ей укол, подержал за руку. Она ушла с твоим именем на губах. Я не мог не сказать тебе, понимаешь? Не мог. Она очень тебя любила.
В глазах Флина стояли слезы. На Фрею обрушилась лавина мыслей, эмоций, воспоминаний. Все в ее душе смешалось, спуталось, словно внутренний мир стал отражением внешнего, где царил хаос. Однако среди этого хаоса, среди наплыва боли и горя был твердый стержень, за который Фрея и ухватилась: стержень уверенности. Она знала, что на месте Флина поступила бы так же. И еще знала — по его глазам, голосу, по всему, что увидела и пережила с ним за последние дни, — что сделал он это из доброты, из сострадания, из любви к Алекс, а потому не заслуживал ни обвинения, ни осуждения. Даже наоборот, она странным образом ощутила себя перед ним в долгу. Он взял на себя бремя, что по праву принадлежало ей: он был рядом с Алекс в час нужды, когда родная сестра была от нее далеко.
Все это пронеслось у Фреи в мозгу за считанные секунды — время словно замедлило бег, чтобы подстроиться под ее мысли. Затем она стиснула ладонь англичанина, словно говоря: «Я все понимаю. А теперь полезли, к черту, отсюда», — и начала подтаскивать его к себе. Флин помогал, упираясь подошвами в скалу. На миг его лицо очутилось совсем рядом, их глаза снова встретились, и оба они улыбнулись понимающей улыбкой, еле заметной сквозь душную завесу пыли. Наконец Броди вскарабкался вверх, держась за Фрею, и поставил ногу на нижнюю перекладину. Каменная пасть была готова сомкнуться — ее «челюсти» разделяли всего лишь два метра пустоты.
— Бегом! — крикнула Фрея. — Скорей наверх!
— Ты первая!
— К черту джентльменство! Вперед! Я за тобой!
Она с размаху шлепнула Флина, поторапливая его.
Как только он забрался выше, Фрея перевернулась вверх головой и стала карабкаться следом. Едва Флин поднимал ногу с перекладины, как она тут же за нее хваталась, чтобы не отставать. Лестница так отчаянно тряслась, что неизвестно было, сколько еще они смогут на ней продержаться. Пыль немного развеялась, и сверху показалась голова Сайда и протянутая рука. Он махал им, чтобы скорее поднимались. Флин и Фрея, задыхаясь и кашляя, полезли навстречу бедуину. Стены ущелья подступили еще ближе — до каждой оставалось чуть больше метра с небольшим. Флин подобрался к краю, где Сайд вцепился ему в футболку и вытащил наружу. Фрея висела немногим ниже. В следующий миг скалы коснулись ее плеч, а перекладины лестницы начали горбиться под ногами дерево затрещало и лопнуло, но Фрея не упала: ее подхватили под мышки и вытащили наружу, на чистый, свежий воздух и удивительный простор каменной «крыши» плато.
Они втроем попятились, пытаясь отдышаться. Последние пяди ущелья исчезали на глазах: то, что всего час назад было широкой долиной с деревьями, зданиями и водопадами, сократилось до размеров трещины в сорок сантиметров, из глубины которой продолжали вырываться столбы красного света. Грохот гигантской камнедробильни понемногу стихал и превратился в низкий скребущий гул, словно где-то ворочались исполинские жернова.
Наконец две скальные толщи сомкнулись до просвета в ладонь. Оазис исчез, и наступил финальный момент драмы: из глубины разлома грянул громоподобный рев, похожий на рык льва с каменными легкими (как позже описывала Фрея), и наружу вырвался узкий клинок ярко-алого света. Силой звуковой волны беглецов сбило с ног и швырнуло на камень.
— Не смотрите! — Флин схватил Фрею за плечо и перевернул лицом в песок. — Закройте глаза!
До сих пор огненные столбы на миг вспыхивали и гасли, словно падучие звезды, но в этот раз свет не исчезал: лезвие исполинского клинка расширялось, медленно тесня скалы, и устремлялось вверх пламенным обелиском. Грохот стал еще оглушительнее. У Фреи возникло странное чувство, что ее обожгло, хотя ни боли, ни неудобства она не ощущала. Колонна света, словно утвердив свою правоту, колыхнулась и стала гаснуть, клонясь к земле, как пламя сгоревшей свечи. Бен-бен издал последний рык, после чего стены с грохотом сомкнулись и больше не разошлись. Наступила тишина.
Фрея еще секунду-другую полежала, потом моргнула и увидела перед глазами красноватое пятно. Девушка поначалу испугалась за свою сетчатку, но в следующий миг поняла, что смотрит в чашечку цветка — нежного оранжевого цветка, который каким-то чудом вырос среди голых камней.
«Цветок в конверте — пустынная орхидея, очень редкая. Храни ее на память обо мне».
Фрея улыбнулась и взяла Флина за руку, зная, что с этих пор все будет хорошо.
Спутники отряхнулись, глотнули свежего воздуха, побродили туда-сюда вдоль трещины и убедились, что оазис исчез безвозвратно. Сайд повел их через плато. Солнце каким-то необъяснимым образом очутилось над головой, хотя во время бегства из оазиса укатилось почти к самому закату. Теперь положение светила подтверждало время у Флина на часах — четверть третьего. Они пробыли в оазисе всего шесть часов, а казалось, целая жизнь прошла.
Преодолев еще три километра пешком, путешественники свернули к узкой, заполненной песком расселине, которая ровным склоном перетекала в пустыню.
— Очень надежный, — сказал Сайд и похлопал по краям расселины с обеих сторон. — Не закроется.
— Рад это слышать, — ответил Флин.
У подножия расселина открывалась небольшим фьордом в восточной стене плато. Там, под каменным выступом, похожим на козырек, стоял знакомый обшарпанный «лендкрузер». Сайд угостил спутников хлебом и сыром, и за скромной трапезой спутники помянули Захира.
— Он умер хороший смерть, — тихо сказал Сайд. — Как бедуин. Захир быть счастлив.
Сайд достал из машины аптечку и обработал Флину многочисленные порезы и ссадины. «Терпи, не будь женщина», — неодобрительно бормотал он, глядя, как англичанин вздрагивает и морщится. Затем они втроем забрались в «тойоту» и выехали в пустыню, чтобы, обогнув скалы, вернуться к черному утесу и воронке в песке.
Однако ни того ни другого больше не существовало. Дельталет они нашли запросто — он выделялся на фоне песков, словно пятно розовой краски на чистом листе, а вот черный каменный серп рухнул и рассыпался грудой стеклянистых обломков. Там же, где находились Уста Осириса, тоже ничего не осталось — только совершенно ровный песок. Исчезла даже прямоугольная впадина в скале: этот участок сорвался вниз, превратившись в неприглядную груду камней у подножия плато. Единственным, что осталось и как-то указывало на случившиеся здесь необыкновенные события, был тонкий треугольник металла, торчащий из песка подобно черному плавнику: кончик лопасти вертолетного винта. Неподалеку валялись темные очки с треснувшим стеклом.