Исчезнувший оазис
Шрифт:
Салах подтвердил его предположение.
— Мы оставили в Дахле пятерых наших. Связи среди местных есть. Если она там, мы ее выследим.
— А полиция? — спросил Гиргис. — Служба госбезопасности?
— Я предупредил наших знакомых, — ответил Касри. — Если она появится, с нами свяжутся. Полагаю, наш американский контакт тоже…
— Все предупреждены, — закончил за него Гиргис. Он промокнул губы, аккуратно сложил платок и спрятал его в карман. — Я хочу, чтобы ее нашли. Даже если карты будет достаточно. Я не затем ждал двадцать три года, чтобы все потерять из-за одной болтливой сучки. Ее надо найти и уничтожить. Ясно?
— Ясно, — хором отозвались три голоса.
— Позвоните, как только появятся новости.
В динамике щелкнуло — все трое разом повесили трубки. На секунду Гиргис застыл, разглядывая мозаику разврата и насилия на телеэкранах. Потом наклонился вперед.
— Все записали?
В трубке что-то утвердительно пискнуло. Еле слышный голос звучал чуть выше, чем предыдущие три собеседника, но пол говорившего определить было невозможно.
— Мне понадобится ваша помощь, — сказал Гиргис. — Если девчонка обратится в посольство…
Снова раздался чуть слышный шепот, и связь оборвалась. Гиргис уставился на телефон, сощурил глаза и нервно облизнул губы. Он положил трубку на рычаг, вышел на балкон со стаканом в руке и выглянул в сад, что тянулся по склону до самого Нила.
Вот уже двадцать лет Гиргис жил в этом пышном колониальном особняке на набережной Замалика и до сих пор не переставал удивляться тому, как он, сын сборщиков мусора, внук феллахов, смог поселиться в таком месте, выбиться в элиту. От Маншият-Насира до столичной роскоши, от торговли наркотиками на углу до многомиллионной империи… Воистину, он проделал долгий путь. Такого от него никто не ожидал. Только тот случай на Гильф-эль-Кебире лег позорным пятном на его блистательную карьеру! Сделка должна была стать коронной, неслыханной даже по меркам Гиргиса. И надо же было так облажаться — а все из-за каприза погоды!
Гиргис насупился, но злобная гримаса в последнюю секунду превратилась в улыбку.
Нет, он не проиграл, сделка просто отложена до поры до времени. Более того: авария в конце концов сыграла им на руку — превратила великую авантюру в нечто большее. Ей надо было дозреть, что случилось, — осталось лишь собрать плоды. Солнце всегда светит ярче после бури — в данном случае песчаной.
Гиргис хохотнул — звук вышел сухой, неприятный, словно наждаком поскребли, — и под беспомощные крики насилуемых, разносящиеся эхом по нижним этажам, стал любоваться видом на высотки Египетского национального банка и отель «Карлтон» по ту сторону Нила. Да, что ни говори, с Романи Гиргисом не соскучишься!
Каир, американское посольство
Сай Энглтон налил себе теплого молока и уселся на кресло в гостиной. Его пузо свешивалось над резинкой пижамных штанов, подлокотники (ей-богу, эту мебель лилипуты проектировали!) впивались в зад. Посольские предпочитали селиться за территорией посольства, в Городе садов или за рекой, в Гезире, Замалике, а Сай ухитрился застолбить квартирку на верхнем этаже «Каира-2». Что и говорить, квартирка крошечная — спальня, гостиная, микрокухня и санузел (руку протяни — упрешься в стену), — зато в ней спокойнее, чем снаружи, и любопытных поменьше. Кроме того, здесь ему доставляли из кухни в цокольном этаже правильную американскую еду, включая шоколадный пирог шеф-повара Барни. Чертовски вкусная штука этот его пирог. Ради него, пожалуй, можно было терпеть все прочее дерьмо. Почти все.
Энглтон приложился к стакану с молоком и включил плейер. Настроив громкость, он стал перебирать дорожки, пока не нашел ту, какую хотел, — «Слишком много секретов» Пэтси Клайн. Мгновение тишины — и грянул бодрый хор кларнетов. Энглтон удовлетворенно вздохнул, откинулся на спинку кресла и зажмурил глаза, барабаня пальцами по подлокотникам.
Он любил музыку кантри. Всегда любил, еще с детских лет в алабамском Брэнли. Слушал старые, поцарапанные пластинки на мамашином проигрывателе — Хэнка Вильямса, Джимми Роджерса, Лефти Фриззела, Мерла Трэвиса. Без них он никогда не вынес бы детство и юность, школьную травлю, бесконечные походы в больницу, пьяные выходки отца («Посмотри на себя, Бога ради! Я молил о сыне, и что получил? Жирного неженку-борова!»). Кантри был отдушиной, с ним Сай не чувствовал себя таким одиноким — ни тогда, ни теперь. В последнее время особенно. Когда постоянно имеешь дело с ложью, подозрениями, грязью коррупции, сквозь которую приходится пробираться, без отдушины не обойтись. «Кантри — это больше чем музыка, — говаривала мать. — Это то, что помогает выжить». Грамота на стене подтверждала правоту слов матери. «Приказом Государственного департамента Соединенных Штатов Америки Сайрусу Джеремии Энглтону присуждается награда за героические действия в условиях чрезвычайной опасности». Вот как страна оценила его заслуги. Жалко, мамы нет рядом…
Энглтон прослушал первый куплет, потом чуть уменьшил громкость, допил молоко и уставился на пол, где была расстелена карта Египта, покрытая карандашными каракулями — именами, датами, телефонами и возможными номерами банковских счетов. Поверх всего этого — россыпь снимков для паспорта, а три фотографии покрупнее прикреплены в левом углу карты, над словами «Плато Гильф-эль-Кебир»: Флин Броди, Алекс Хэннен и Молли Кирнан. Энглтон с усилием наклонился, подобрал снимки и перетасовал, словно колоду карт. Потом рассмотрел каждую фотокарточку по отдельности: Броди, Хэннен, Кирнан, потом снова Броди. Кое-что начало проясняться — он это чувствовал, определенно чувствовал. Да, путь предстоял долгий, но не бесконечный. Будет еще возможность убраться подальше от всего этого — чтобы никакого «Пожара в пустыне», никакого пекла, никаких слежек. Дело сделано, деньги получены, заказчик доволен. Никаких больше пирогов повара Барни… впрочем, можно жить и без них. Без всего можно жить, кроме любимого кантри. Энглтон отшвырнул фотоснимки, потянулся за пультом и нажал кнопку повтора. В комнате воцарилась тишина, которую тут же заполнили звуки вступления. «Слишком много секретов». Он усмехнулся: вот она, вся его жизнь, — в трех словах.
Дахла
Небо на востоке подернулось холодным румянцем, в ветвях заверещали птицы. Фатима Гаруб размашисто шагала по оазису: складки черного платья трепетали на ветру, ноги-тумбы двигались с поразительной быстротой. Время от времени она останавливалась, сплевывала в пыль, что-то грозно бормотала и двигалась дальше по тропинке, которая вела сквозь пальмовую и оливковую рощи к самому дому американки.
— Где он? — взвыла Фатима, направляясь к парадному входу. — Отвечай, потаскуха! Что ты сделала с моим Махмудом?
Она только хотела ударить по двери кулаком, как вдруг заметила, что дверь не заперта. Фатима ворвалась в гостиную.
— Выходи! Я знаю, ты тут! Ишак и его подстилка! Сорок лет с ним прожила, и вот благодарность!
Она прислушалась, всем видом выражая ярость нетерпения, потом схватила с подоконника пластмассовый совок и двинулась в главную спальню, держа совок над головой как палицу.
— Не заставляй меня искать, Махмуд Гаруб! — взревела Фатима. — Ты слышишь? Потому что если я найду, поверь, ты пожалеешь об этом на всю оставшуюся жизнь!
На полпути в гостиную толстуха заметила какое-то движение: в проеме спальни стоял человек. Фатима замерла, удивленно разинув рот.
— Захир Сабри? О, Всевышний, сколько вас тут у нее?
— Не знаю, о чем ты, — хмуро отрезал Захир, которого совсем не обрадовало то, что его застали в этом доме.
— Еще как знаешь! — загремела Фатима. — Я вас вывела на чистую воду! Муженек мой постоянно здесь ошивается как привороженный. Они его окрутили, эти грязные потаскушки! Махмуд! Махмуд! О, мой прекрасный Махмуд!