Исчезнувший поезд

Лапикура Наталья Михайловна

Я припомнил слова разрисованной регистраторши: «родственник, аккуратный, подтянутый»… Мне стало нехорошо, поскольку до сих пор в моей ментовской биографии такие вот аккуратные, подтянутые, неразговорчивые, мужского пола, среднего возраста доставляли мне исключительно одни неприятности.

– Вот что, мои хорошие! Меня здесь не было, я вам голову не морочил. Дайте сюда мой запрос – и будьте здоровы. Потому что молчание – это не только золото, но порой и жизнь. А мне как-то не хочется за вашу ласку и кофе платить черной неблагодарностью. Итак – исчезаю, исчезаю, исчезаю…

Еще когда я заходил в кабинет начальницы, то обратил внимание на служебный выход во двор в конце коридора

с традиционной угрозой на грязном стекле: «Выхода нет». Я сделал озабоченное выражение лица, подошел, дернул ручку – к счастью, открыто. Быстро затаился в маленьком тамбуре, где стояли какие-то ведра, заблокировал дверную ручку старой шваброй и застыл в темноте. Если бы я пошел, как все люди, то неизбежно столкнулся бы на входе с этой парочкой – бесформенный толстяк в очках угодливо пропускал вперед худощавого, аккуратного, подтянутого… того самого. «Здравия желаю, товарищ полковник!» Я сталкивался с ним два или три раза. У этого кагебиста была удивительная способность чувствовать себя хозяином в любом чужом кабинете.

Я не стал ждать, пока лирическая парочка выйдет от заведующей, и дернул поскорее от греха подальше. До сих пор Контора всплывала на небосклоне моей ментовской жизни ближе к развязке очередной моей авантюры. А тут не успел начать – получите! Да еще и главный калибр – полковник! Любопытно, дождется ли начальница, столь гостеприимно угощавшая меня кофе, обещанной ей персональной пенсии местного значения. Может, и дождется, если будет молчать.

А сейчас пора подумать о себе, хотя мне до пенсии еще далековато. Я спустился на улицу Горького, сел в тридцать восьмой автобус, но доехал только до улицы Свердлова. Уж коли сегодня интуиция меня сопровождает, то не стоит отказываться от ее дружеского общества. Я быстренько скатился на Крещатик и свернул в книжный магазин «Дружба». Если сегодня, как и обещали, завезли новую литературу, то Борис должен быть где-то здесь… Так и есть! Стоит посреди польского отдела и что-то оживленно рассказывает бородатому журналисту с украинского радио. Завидев меня, радостно закричал:

– Алеша, ты только глянь! Докторская диссертация Станислава Лема! Об англоязычной фантастике шестидесятых лет. Целых два тома!

– Лем подождет, доктор. Ты мне лучше скажи, как это ты своего Павлика Морозова довел до неестественной смерти?

– Кого?

– Извини, я имел в виду Максима Горького. Это у меня сегодня все ударники первых пятилеток в голове перепутались.

– А, ты про этого? Про «металлиста»… извини, но он уже давно мой бывший пациент. Я его в глаза не видел с того дня, как тебя с Любкой-бардачкой помирил. Ты же сам посоветовал – наплевать и забыть. Я приезжаю на работу, по дороге ломаю голову, как мне от этого совместительства отвертеться, а начальство само навстречу бежит. Спасибо, Борис Сергеевич, что выручили коллег, но теперь все в порядке, все выздоровели, все вернулись с курсов, посему закончилось ваше совместительство досрочно. Но вы не волнуйтесь, табель мы уже закрыли, проплатим, как договаривались, плюс надбавка за специфику. Вот я и купил Лема за надбавку.

Я извинился перед бородатым радиожурналистом, взял у Бориса книги, вывел его на улицу, насильно усадил на скамейку возле подземного перехода и сообщил:

– Борис, этот найда сегодня утром помер. И кто-то уже поспешил выписать свидетельство о смерти. Но это еще полбеды. Документ выдали на основании врачебной справки. И как ты думаешь, кто эту справку подписал? Ты, голубчик. Впрочем, возможно, ты об этом и не догадывался.

Ситуация была явно шоковой, но чувство юмора мой друг не потерял:

– Правильно учил меня доктор Королев: не стоит устраивать дурдом

в психушке. Когда это я в последний раз с тобой кофе на Львовской пил? Восьмой день уже… точно! Я это спецотделение уже позабыл, а выходит, что до сих пор там бумаги подписываю! Ну, полный делириум… а кстати, Алеша, если ты в курсе, от чего этот «металлист» умер?

– На уровне члена Политбюро – от острой сердечной недостаточности.

– Еще один маразм. Сердце как раз у него было крепкое. Иначе бы он от шоковой терапии загнулся еще по предыдущему месту лечения. Между прочим, не удивлюсь, если на самом деле он скончался еще тогда, когда меня с почестями спровадили в родное отделение, а сегодняшняя дата – такая же липа, как и моя подпись. Что у нас сегодня? Какое число? Первое? Ясно, тянули, чтобы показатель смертности за прошлый квартал не перекрыть.

– Аналогичный случай, доктор, был в Крыжополе. Там ночной сторож умер днем.

– А это к чему?

– А это к тому, что несколько лет назад в силу неизвестных мне причин показатель смертности по Киеву вдруг подскочил – и еще как! Без эпидемий, наводнений, землетрясений, авиакатастроф и бабьих наговоров. Правда, за авиакатастрофы ручаться не могу, они у нас засекречены.

От автора: Напомню, что в семидесятых годах в Советском Союзе действовал фактический тотальный запрет на любую информацию о количестве жертв авиационных катастроф. Сам факт гибели авиалайнеров с грехом пополам вынуждены были признавать, особенно, если на борту пребывали известные люди или катастрофу видело большое количество свидетелей. Но вот что касается точной цифры погибших, – такое не публиковалось.

Алексей Сирота:

Мой друг Борис, как настоящий врач, быстро взял себя в руки:

– Ты хочешь сказать, что «металлист» с улицы Лагерной в свое время исчез не в гордом одиночестве?

– Похоже на то. Его беда состояла в том, что только он один и вернулся. Именно это, как мне кажется, стало причиной его повторной смерти.

– Полагаешь, его убили из идеологических соображений?

– То есть?

– Научный коммунизм отрицает воскрешение из мертвых. А он взял – и воскрес. Дурило!

– Я знаю только одно: что я ничего не знаю.

– Сам придумал?

– Нет, Сократ.

– Тогда на всякий случай перечитай его биографию. Возможно, подскажет, что делать, чтобы закончить жизнь не так, как он.

– Спасибо, доктор, за добрые пожелания. Особенно, если учесть, что эту свинью в виде ударника коммунистического труда, члена партии и образцового отца двух детей подложил мне именно ты. «Сел в метро, задремал, услышал, выскочил…» А вокруг приволжские степи и станция «Максим Горький». А вдоль дороги санитары с носилками стоят. И тишина… А кстати, о санитарах с носилками. Там у твоего Лема нигде не сказано, почему нас, ментов, легавыми дразнят?

– Попадалось, только не у Лема. Где-то читал, что лет сто назад в русской полиции был немецкий консультант по фамилии Стиблер, что по-нашему значит – собака легавой породы. Наверное, кто-то из блатных докопался – вот оно и пошло. А кстати, нас они как дразнят?

– Спецами по пятому номеру.

– Тоже красиво… Так что же будем делать?

– Уважаемый доктор, на этот вопрос не сподобились дать ответ ни Н. Г. Чернышевский, ни его пламенный обожатель В. И. Ульянов, а ты требуешь, чтобы это сделал скромный советский милиционер. Пусть даже и с высшим философским образованием. Что делать, говоришь? Тебе – читать Станислава Лема в оригинале. А мне – хорошенько посматривать по сторонам.