Исчезнувший принц
Шрифт:
Для Рэта мытье было внове. Насколько он себя помнил, он мыл только лицо и руки, когда вообще их мыл — у железной колонки, где-нибудь на задворках. Его отец и он давно опустились на дно той жизни, где и умываются не каждый день. Они всегда жили в грязи и мерзости запустения, но, когда отца охватывало меланхолическое настроение, он начинал плакать и вспоминать о тех днях, когда каждое утро брился и надевал чистую рубашку.
И стоять в старом корыте, полном чистой горячей воды, и плескаться, и тереть себя большой тряпкой, и щедро намыливаться было просто чудесно. Уставшее тело Рэта отвечало на эту неизведанную новизну ощущением бодрости и свежести.
— Наверное, господа каждый день моются, — бормотал он. — Я бы и сам мылся, будь я
Когда, как следует использовав воду и мыло, Рэт вышел из чулана, он был такой же чистый, как сам Марко, и хотя одежда была действительно великовата для его худощавого тела, ощущение чистой одежды доставляло ему физическое наслаждение. Вот только как удастся ему держать себя в чистоте, если снова придется скитаться по трущобам и спать в какой-нибудь норе, спрятавшись от полиции?
Ему хотелось увидеть Марко, но еще больше — высокого человека с мягкими темными глазами. Было в нем что-то такое, приковывавшее взгляд. И возникало такое чувство, что любую его просьбу он немедленно исполнил бы, как солдат исполняет любой приказ генерала. А в то же время он не отдавал никаких приказаний, и голос у него был тихий и такие прекрасные, мягкие, сдержанные движения. Нет, не было в нем ничего военного, он был бедняком, который пишет в газетах, но получает за это так мало, что не может обеспечить сносное существование себе и своему сыну. Во время пребывания в чулане, пока он был наедине с водой и мылом, Рэт все время думал, как снова увидит этого человека, услышит его тихий голос, и очень этого хотел. Рэт не мог взять в толк, почему отец Марко позволил ему переночевать у себя дома на диване и теперь даст ему позавтракать, прежде чем снова отпустит в широкий и такой холодный мир.
Да, он поступил с ним замечательно, первый сорт! И Рэт подумал, что, когда ему предложат уйти после кофе, он обязательно будет появляться где-нибудь в окрестностях, вдруг иногда посчастливится увидеть на улице этого высокого человека. А что ему самому теперь делать, этого Рэт не знал. Наверное, приходские власти уже увезли тело отца, и он никогда его не увидит. Но Рэт и не хотел его увидеть. Отец не относился к нему, как следует отцу. Да они оба не слишком заботились друг о друге. Может быть, подумал Рэт, надо будет разъезжать на тележке и просить милостыню, чего требовал от него отец, но так и не сумел заставить его нищенствовать. А если продавать газеты? Что еще может делать калека-подросток? Только просить милостыню или стать продавцом газет.
Лазарь ждал его в коридоре. Рэт в нерешительности помедлил.
— Может быть, они не захотят завтракать вместе со мной? Я... не такой, как они. Могу выпить кофе где-нибудь здесь, а хлеб возьму с собой, и вы можете сказать ему «спасибо» от меня. Он должен знать, что я его благодарю.
Лазарь пристально его разглядывал, и Рэт понял, что тот мысленно оценивает его.
— Ты не из таких, как они, но, может, мой господин увидел в тебе что-то стоящее, иначе он не пригласил бы тебя сесть с ними за один стол. Иди со мной.
Взводу Рэт всегда нравился, но больше никому. Полицейские всегда гнали Рэта отовсюду, лишь стоило им его заметить, женщины, жившие в трущобах, откосились к нему, как к отвратительному, всюду шныряющему, вороватому грызуну, давшему ему нарицательное имя, бездельники и рабочий люд всегда считали его помехой на пути. То «стоящее», что видел в нем взвод, вовсе не считалось «хорошим». Да мальчишки бы взвыли от смеха, если бы услышали, что кто-то называет его так. В их мире «хорошее» не высоко ценилось.
И Рэт ухмыльнулся при мысли о взводе и его понятиях, ковыляя за Лазарем в гостиную.
Лористан стоял у камина, а Марко рядом с ним, ожидая своего бездомного гостя, словно он был джентльменом.
Рэт было заколебался у двери, но внезапно его осенило: он вытянулся, как мог прямо, по стойке «смирно» и отдал честь. В присутствии Лористана он вдруг почувствовал необходимость сделать что-то подобное, но
Лористан кивнул и направился Рагу навстречу, и у него было такое доброе лицо, что Рэт почувствовал себя легко, будто с плеч его упала тяжелая ноша, которую он сам на себя возложил. Он почувствовал себя как бы заново родившимся, будто он вовсе не «грязь» под ногами людей, и что ему не надо постоянно ощетиниваться и быть настороже и что в конце концов и для него есть место в этом мире. Прямой,проницательный взгляд отца Марко словно видел нечто, находящееся далеко-далеко. А голос его был тих, и слова так понятны.
— Это хорошо, — сказал он. — Ты отдохнул. Мы поедим, а потом у нас будет разговор.
И Лористан легким жестом руки указал на стул по правую руку от своего собственного места за столом.
Рэт снова заколебался. Какой же у него благородный, важный вид. Этот жест заставлял чувствовать, что ты не достоин чести, которую тебе оказывают.
— Но я, — Рэт осекся и дернул головой, указывая на Марко, — он знает, что я никогда еще вот так не сидел за столом.
— Который не ломится под тяжестью блюд, — улыбнулся Лористан и снова слегка указал на стул справа. — Давайте сядем.
Рэт подчинился, и завтрак начался. На столе были только хлеб, кофе и немного масла, однако Лазарь принес чашки с блюдцами на маленьком японском подносе с таким видом, словно поднос был из чистого золота. Когда он не обслуживал сидящих, то стоял навытяжку за стулом своего господина, хотя на нем не было красной ливреи с позументами. Для мальчика, который привык обгладывать кости или жевать корки хлеба, если ему удавалось их добыть, картина была поражающей воображение. Он ничего не знал о привычках и обиходе жизни воспитанных людей. Рэту доставляло удовольствие наблюдать за ними. Он даже поймал себя на том, что старается держать чашку так же, как Лористан, сидеть и вести себя за столом, во всем подражая Марко, — брать хлеб и масло, например, когда их сбоку ему подавал Лазарь, и делал вид, что быть обслуживаемым очень легко и просто. Что касается Марко, то ведь ему подавали всю жизнь, и его это, конечно, не смущало. Однако Рэт знал, что и его отец когда-то жил вот так же, и если бы судьба была к нему более благосклонна, то чувствовал бы себя в таких случаях легко и свободно. Он не заметил, как искусно Лористан вывел его на разговор о Самавии, ее народе и войне. И вот уже Рэт рассказал ему обо всем, что читал, слышал или передумал, лежа ночью без сна у себя на чердаке. А он думал об очень многом, совсем не так, как мальчик его возраста. Его удивительное умение сосредоточить мыслительные способности на какой-нибудь идее, не по годам развитый и зрелый интеллект делали его военные теории не просто интересными. Лористан слушал его не только с любопытством, но с изумлением, потому что вся энергия ума Рэта была устремлена только в одном направлении, и Лористану казалось почти невероятным, что неученый, беспризорный мальчик может так много знать и рассуждать настолько логично. Все это было крайне интересно. Казалось, что не было вылазки, атаки, сражения, которых Рэт не предпринимал бы в своем воображении, он составлял в уме десятки стратегических планов необходимых военных действий. Лазарь прислушивался к его словам с таким же вниманием, как его хозяин, и один раз Марко заметил, как отец и Лазарь обменялись изумленными взглядами. А Рэт в это время чертил пальцем на скатерти план атаки, которую было необходимо предпринять. И Марко понял, что означал этот обмен взглядами. Да, он прав! Если бы атаковали, как он говорит, то атака увенчалась бы победой.
Да, это был замечательный завтрак, хотя состоял только из хлеба и кофе. И Рэт знал, что он никогда не забудет этого утра.
Потом Лористан рассказал ему о своих хлопотах накануне вечером. Он посетил приходские власти, и было сделано все, что полагается, если умирает бедняк. Отец будет похоронен, как это предусмотрено городским управлением в подобных случаях.
— А мы его проводим до могилы, — сказал Лористан — ты, я, Марко и Лазарь.