Исчезнувший принц
Шрифт:
В тот же вечер Лазарь пересказал эту сцену. Он просто-напросто повторил все слово в слово. Лористан выслушал его внимательно.
— У нас еще не было времени узнать его как следует, — заметил он. — Но мне кажется, что это верная душа.
Через несколько дней, вскоре после завтрака, Марко вдруг хватился Рэта. Он ушел из дома, никому ничего не сказав. Он отсутствовал несколько часов и вернулся усталый. В конце дня он заснул на своем диване в комнате Марко и спал беспробудно. А так как он сам никак не объяснил своего отсутствия, то никто ему не задавал никаких вопросов. На следующий день он снова ушел таким же таинственным образом, и на второй, и на третий. Так продолжалось целую неделю, и Рэт каждый раз возвращался очень усталый,
— Я тренируюсь в ходьбе на костылях. Не хочу больше передвигаться по земле, как крыса, бросками. Хочу не отличаться от других людей, насколько это в моих силах. Каждое утро я хожу дальше, чем накануне. Начал я с двух миль. Если я буду практиковаться ежедневно, то мои костыли станут как ноги.
— Хочешь, я буду тоже ходить с тобой? — спросил Марко.
— А не надоест тебе тащиться рядом с калекой?
— Не называй себя так. И, кстати, мы смогли бы с тобой разговаривать во время прогулок. И стараться запоминать все, что видим и мимо чего проходим.
— Да, я хочу научиться запоминать все увиденное, натренировать себя так же, как ты, — отвечал Рэт, — я бы все отдал, только бы узнать кое-что, чему обучил тебя отец. У меня хорошая память. Я тоже много что помню, чего помнить мне бы не хотелось. Ты пойдешь со мной сегодня утром?
И они ушли, сказав Лористану, куда идут и по какой причине. Однако он знал не все. Когда настала очередь Рэта чистить сапоги Лористана, он признался Лазарю:
— Я вот чего хочу добиться: не только ходить так же быстро, как все обычные люди, но быстрее. Акробаты могут натренировать тело на что угодно. Все дело только в тренировке. Может возникнуть случай, когда ему понадобится послать кого-нибудь со срочным поручением, и я хочу быть готовым к этому. Я хочу так подготовиться, чтобы он не относился ко мне как к калеке, о котором надо заботиться. Пусть знает, что я так же силен, как Марко, и куда Марко сможет поехать, туда и я смогу.
Рэт всегда говорил только «Он», но Лазарь и без объяснений понимал, о ком идет речь.
– -Ты называешь его «хозяин», «господин». Я же не могу его звать просто «мистер Лористан». Это звучит фамильярно. Если бы его называли «генерал» или «полковник», я тоже смог бы так, хотя и это не совсем правильно. Но я найду подходящее обращение. А когда я сейчас о нем говорю, то называю его «сэр».
Прогулки продолжались ежедневно и с каждым днем становились все длиннее. Марко не раз ловил себя на том, что удивляется решимости и выносливости Рэта. И он понимал, что не надо заводить речь о том, чего он не мог не замечать. Что нельзя упоминать о том, какой усталый вид у Рэта, как он бледен, потому что иногда он уставал до крайности. Марко унаследовал от отца тактичность, которая не позволяет говорить людям то, чего они не хотели бы замечать. Он знал, что по какой-то причине, известной лишь самому Рэту, тот любой ценой решил выполнить поставленную перед собой задачу. Иногда он становился совсем бледным, был измотан, тяжело дышал, но никогда не отдыхал больше пяти минут, никогда не поворачивал обратно и не сокращал дальность прогулки.
– -Расскажи мне что-нибудь про Самавию, что бы я мог запомнить, — обычно говорил он по дороге, когда лицо его совсем бледнело от изнеможения. — Когда я хочу что-нибудь запомнить, то забываю обо всем другом.
Поэтому по дороге они разговаривали, и Рэт старался все запечатлеть в памяти. А запоминал он быстро и с каждым днем все быстрее. Они даже придумали для этого особую игру. Оба заучивали что-нибудь наизусть, и на обратном пути Марко задавал вопросы. Они посещали музеи и галереи, разглядывали экспонаты и картины, а вернувшись домой, составляли перечень и описания виденного, которые потом вечером они показывали Лористану, если он был не слишком занят, чтобы побеседовать с ними.
Шли дни, и Марко заметил, что Рэт становится
— Отец может разговаривать с тобой так, словно ты уже взрослый, — как-то сказал Рэт приятелю. — И он знает, что тебе понятно, о чем он говорит. Если бы он вот так же решил поговорить со мной, то ему бы все время приходилось помнить, что я ничего не видел, кроме сточных канав.
Мальчики вели разговор в своей комнате, уже в постелях, как это у них вошло в обычай. Часто они садились, обхватив колени руками, Марко на своем тощем шишковатом матрасе, Рэт на жестком диване, но даже не замечали неудобств, таким захватывающим казалось им не изведанное доселе чувство товарищества. Никто из них прежде не говорил по душам с каким-нибудь другим мальчиком, а теперь они находились вместе круглые сутки. Они откровенно рассказывали друг другу, о чем думают, они делились друг с другом такими мыслями, которые раньше не приходили в голову, или они таили их про себя. И в откровенных беседах они узнавали не только друг о друге, но и о себе тоже. Марко вскоре понял, что восхищение, которое Рэт испытывает перед его отцом, — бурное и странное чувство, овладевшее Рэтом всецело. Это даже стало казаться Марко чем-то вроде религиозного преклонения. Он, очевидно, думал об отце не переставая. Поэтому, когда Рэт сказал ему, чт0, по его мнению, думает о нем Лористан, Марко обрадовался, вспомнив, что может кое-что рассказать.
— Отец вчера говорил, что у тебя очень хорошая голова и сильная воля. Он еще сказал, что у тебя замечательная память, которая только нуждается в дополнительной тренировке.
Рэт заерзал на диване и сильнее стиснул руками колени.
— Неужели? Неужели он так сказал?
А потом опустил на колени подбородок и несколько минут сидел молча, глядя прямо перед собой, и затем спросил:
— Марко, — спросил он странным, хриплым голосом. — Ты ревнуешь его?
— Ревную? — удивился Марко. — Почему ты спрашиваешь?
– Ну, я хотел сказать, ты когда-нибудь ревновал? Ты знаешь, что такое ревность?
— Не думаю, — по-прежнему удивленно ответил Марко.
— Ты когда-нибудь ревновал Лазаря, потому что он постоянно рядом с Лористаном? Чаще, чем ты с ним, и потому что все знает о его работе и может делать для него то, чего ты не можешь?
Марко лег.
— Нет, я никогда не ревновал. Чем больше люди любят его и служат ему, тем лучше. Для меня имеет значение только то, что это он, что это его любят. И для Лазаря тоже. А для тебя?
Рэт разволновался. Он много размышлял на этот счет. Иногда он приходил в ужас от того, что думал, но ему очень хотелось высказаться откровенно. Правда лучше всего! Но вдруг Марко что-то скрывает?
— Неужели тебе безразлично? — все еще хриплым голосом, нетерпеливо спросил Рэт. — Неужели ты не имеешь ничего против того, как сильно я к нему привязался? Ты не будешь из-за этого злиться? Ты не станешь думать, по какому праву такое ничтожество, как я, вдруг посмел привязаться к джентльмену, который взял меня к себе только из милости? Ведь это же правда истинная! — выпалил Рэт. — Если бы ты был я и на моем месте, а я тобой, то обязательно бы так подумал. Уверен. И ничего бы с собой не мог поделать. Я бы стал искать в тебе всякие недостатки, в твоих манерах, голосе, лице. Я замечал бы только, какие мы с тобой разные, как ты не похож на него. Я так бы ревновал, что бесился бы от ревности. И я бы, наверное, обязательно ненавидел тебя и обязательно презирал!