Исчезнувший
Шрифт:
– Да понимаю я, Лева, все понимаю, но думать о плохом не хочется, – мялся Крячко. – Я ведь его о приезде не предупреждал, а работников он на целую неделю по домам распустил. Почему бы не предположить, что он и сам решил воспользоваться передышкой и оттянуться в городе по полной программе. Представь, как я буду выглядеть, когда группа ОМОНа ввалится в любовное гнездышко Ольшевского и примет его тепленьким прямо из объятий какой-нибудь грудастой красотки? Нет, Лева, это не вариант.
– Лучше подумай о том, что ты будешь чувствовать, если найдешь его труп в канаве, и окажется, что помощь опоздала на каких-то несколько часов?
Слова прозвучали жестко, даже несколько жестоко, но Гуров сделал это намеренно. Ему надо было расшевелить Крячко, заставить мыслить, как мыслит опер, а не как приятель исчезнувшего повесы. Стас с минуту молчал, переваривая фразу, затем вздохнул и нехотя произнес:
– Ладно, я подумаю. Сгоняю к нему на хату, осмотрюсь, тогда и решение принимать буду.
– Здесь не о чем думать, Стас, – предпринял Лев последнюю попытку вразумить друга, понимая, что толку от этого будет ноль. Он слишком хорошо знал напарника, чтобы понять – в данный момент никакие вразумления до него не дойдут. Раз уж он вбил себе в голову, что действовать своими силами будет разумнее, то уже не откажется от этой мысли, пока не найдет неопровержимые доказательства того, что друг попал в настоящую беду. – Местность для тебя незнакомая. На частное расследование у тебя нет ни времени, ни ресурсов. Человеческих ресурсов, Стас. Ты не знаешь ни одного человека в этом поселке, а ведь речь идет даже не о нем, а о городе-миллионнике.
– Я тебе перезвоню, – свернул разговор Крячко. – Пожелай мне удачи, напарник!
Он убрал телефон в нагрудный карман, но двигатель не завел. Обхватив руль руками, опустил на них голову и несколько минут просто сидел, не думая ни о чем. Нет, мысли-то в голове проносились с неимоверной скоростью, но сам Стас их не фиксировал, пытаясь понять свои ощущения. Какие чувства владеют им в данный момент? Тревога? Раздражение? Ощущение приближения неминуемой трагедии? Непонятно.
Впрочем, удивлен он не был. Интуиция, или оперская «чуйка», у него отсутствовала напрочь. Просто абсолютно. Вот у Гурова – да, у того «чуйка» работала за них двоих. И то, что Гуров выдал однозначный вердикт, мол, нужно идти к коллегам, не вселяло оптимизма. Если бы он хоть на мгновение задумался, стоит ли огород городить раньше времени, тогда и разговор был бы другой. Но он не задумался, хотя и находился сейчас за полтысячи километров от дома Ольшевского, и не вел бесед ни с соседом, ни с помощником Николая.
И все же Крячко остался при своем мнении. Сначала в дом к Ольшевскому попасть, посмотреть, что там да как, а уж потом правоохранительные органы беспокоить. Поняв, что все равно не сможет заявиться в полицейский отдел, вооруженный лишь своими подозрениями, Стас завел двигатель и поехал к дому Ольшевского. Каким образом проникнет в дом друга, об этом он беспокоился меньше всего. Как-нибудь справится. Вряд ли у того на двери сложные замки, но если и так, снесет дверь начисто, и дело с концом. А дверь не поддастся, так окно вышибет и все равно в дом попадет. В том и состоит прелесть частного жилья, что на земле стоит, и лазить по этажам не придется.
Стас подъехал к дому Ольшевского, припарковался у ворот. Постоял возле закрытой калитки и решил обойти дом вокруг, благо, что стоял он особняком, ни к кому из соседей забором не примыкая. Как и предполагал Крячко, основательным забор был лишь с фасада, на задах укреплением территории Ольшевский не заморачивался, оставив там прочный, но невысокий штакетник. А шагов через тридцать обнаружилась и калитка, тоже на замке, но на навесном, который и подростку вскрыть пара пустяков. Пошарив по карманам, Стас выудил перочинный нож. Этот нож ему подарили коллеги на один из профессиональных юбилеев в знак особого расположения, и подарком этим он очень гордился, потому и таскал везде с собой.
В наборе перочинного ножа была масса примочек, но сейчас Крячко интересовала лишь одна из них. В штопоре была спрятана миниатюрная отвертка. Плоская, тонкая, но прочная, как шило. Ее-то он и достал. Приладив наконечник на специальный паз, Стас поднял замок, пошерудил отверткой личинку, нащупал нужное положение и быстро отщелкнул ушко. Снял замок с калитки, убрал в карман. Пройдя по двору оказался перед входной дверью. Здесь замок оказался ненамного сложнее, что его даже порадовало, портить имущество друга все-таки не хотелось. Не прошло и пяти минут, а он уже расхаживал по комнатам в доме Ольшевского.
Жилье Николая отличалось простотой и назамысловатостью. Две комнаты и кухня, удобства во дворе. Правда, банька, как помнил Крячко, отменная, куда круче дома. Мебель почти спартанская. В кухне обеденный стол на две персоны, пара табуретов, навесной шкаф с двумя створками и такой же шкаф-тумба под ним. В углу раковина со сливом, рядом газовый котел. На ощупь совсем ледяной, то ли Ольшевский еще не открыл отопительный сезон, то ли специально отключил, планируя долгое отсутствие.
Широкий проем без двери вел из кухни в большую комнату. Там с мебелью дела обстояли получше. Массивный кожаный диван занимал чуть ли не треть комнаты. Возле него примостился микроскопических размеров журнальный столик. Он был завален журналами для автолюбителей. Это Стаса не удивило, так как Ольшевский был буквально помешан на машинах. В хорошем смысле помешан. Он не тратил весь доход на приобретение крутых тачек, довольствовался тем, что может любоваться на любые модели, представленные в журналах, а заодно и сравнить их технические характеристики. Вроде как хобби.
И все же специалистом в автомобильной области это его не сделало. Крячко считал, что у Ольшевского просто-напросто практики не хватало. Можно до одурения читать статьи о принципе работы двигателей внутреннего сгорания, о том, от чего зависит их мощность, износоустойчивость, нахвататься верхушек о разнице между карбюраторными и инжекторными моделями, но пока ты сам сотню раз не разберешь движок, и главное, не соберешь его до первоначального вида, да так, чтобы он работал, как часы, – ни хрена ты в автомобилях смыслить не будешь. А Ольшевский за свою довольно долгую жизнь под капот-то и то пару раз всего заглядывал, предпочитая оставлять эту работу специалистам.
Сам-то Николай по части автомобилей считал себя чуть ли не асом, и порой они с Крячко сцеплялись на этой почве, и сцеплялись неслабо. В какой-то момент Стас решил, что будет проще оставить друга в покое. Пусть себе тешится уверенностью в своих несуществующих знаниях, пока это увлечение остается на уровне хобби. Желание приобрести себе «крутую тачку» послужило для Крячко лишним поводом, подстегнувшим к поездке. Стас был уверен, что если не вмешается, продавцы-автомобилисты втюхают Ольшевскому такое дерьмо и за такие бабки, что мама не горюй. А уж он, Стас Крячко, сумеет этому помешать и помочь другу получить приличный автомобиль за приемлемую цену.
Помимо дивана в большой комнате находился старый секретер, оставшийся еще со времен, когда в доме проживала вся семья Ольшевских: мать с отцом, младший брат и двоюродный племянник, осиротевший в пять лет и с тех пор на постоянной основе проживающий в их доме. Сейчас дом опустел. Родители умерли, брат женился и укатил в далекий Мурманск, искать счастья на рыболовецких судах. Племянник тоже выпорхнул из гнезда, едва ему исполнилось восемнадцать, и, по словам Ольшевского, неблагодарное создание раз и навсегда забыло дорогу в дом, где его вырастили. Он не писал, не звонил и, соответственно, погостить не приезжал. Дальнейшая его судьба Ольшевскому была неизвестна.