Ищи ветер
Шрифт:
— Долго работала в кафе? — спросил я.
— Три дня.
— А почему… ты… э-э…
— Почему я расплевалась с этим жирным мудаком? Потому что отказалась носить форменную майку. Такая маечка на грудного младенца, беленькая, узенькая, ну, ты понимаешь, о чем я?.. Умереть, до чего вульгарно! В закусочной для дальнобойщиков — это бы еще куда ни шло, но в центре города, кого там интересуют сиськи, кроме хозяина… Рогсо [9] …
9
Свинья ( исп.)
Мы
— Вот еще! Идите-ка вы оба, знаете, куда? Можно подумать, вас это шокирует!..
Она отвесила нам по шутливому подзатыльнику, и мы все трое расхохотались. Проказница порылась в рюкзаке, нашла предмет своего негодования и швырнула его в окно.
— Проститесь с ней, ребята, больше вы ее не увидите… Даже не знаю, зачем сунула в рюкзак.
— Брось, ты нас плохо знаешь… — сказал я. — Ты одета просто классно…
На самом деле, я так не думал. Лиловые колготки и армейские сапоги — это не совсем в моем вкусе.
— Туда ей и дорога! — подхватил Тристан, глядя, как удаляется белеющее у обочины пятно.
— Вот именно! — фыркнула Нуна.
Она достала сигареты, «Бенсон» с ментолом, и закурила.
— И куда же вы едете? Ты правду говорил про Большой Каньон или так, хвост распускал?
— Ну… можно и туда. Мы, собственно, сами не знаем, просто захотелось уехать.
— И что же, вас ничто не держит? Работа, подруги, ну, не знаю… квартплата?
Мы с Тристаном переглянулись. Интересная мысль.
— В общем-то… пожалуй, ничего, — пробормотал я наконец. — Платить за жилье, кажется, еще не скоро…
— Считай, что мы свободные художники или что-то в этом роде, да, Джек?
— Может, свободные безработные? Или нет, подожди… Тристан, по-моему, скорее… рантье, а я… скажем так… в долгосрочном отпуске.
— Бессрочном, — поправил Тристан.
— Да… похоже на то.
— Так у вас что, много денег?
— У Тристана — да. То есть было до недавнего времени, — усмехнулся я.
— Пфф! Тебе тоже грех жаловаться… Ты, Нуна, случайно никогда не слышала о Жаке Дюбуа?
— Нет. А что, должна была?
Тристан открыл было рот, но я не дал ему ответить.
— Послушай, Тристан, это никому не интересно… Я когда-то был фотографом. Кое-что получалось, но Тристан свято верит в мою… карьерутолько потому, что я иногда выставлялся.
— …В Нью-Йорке, мать твою, Джек, это не кот начихал! А еще на обложке журнала… как его… забыл, как он называется?..
— Брось, тебе приснилось.
— Вот идиот… Я пытаюсь поднять твои акции в глазах…
— Я польщена, — вставила Нуна, явно потешаясь над нами.
— А ты? — я сменил тему. — Кроме того, что мы видели, чем занимаешься?
— Да так… у меня каникулы. Собственно, в кафе сегодня утром — это так и было задумано. Вещички я собрала с вечера, —
— Вот как, понятно. Ну, а вообще, по жизни?
— Вообще — учусь на биологическом. Закончила курс две недели назад. Что дальше — не знаю. Катаюсь вот в машине со случайными знакомыми… Собиралась на лето в Барселону, к родителям, но семейка у меня такая… непростая. Какие уж с ними каникулы, — поморщилась она.
— А как насчет… социального статуса? Квартира, дружок и все такое… — отважился Тристан.
Мордашка Нуны просияла ответной улыбкой.
— Нет. Ни дружка, ни угла больше нет. А теперь и работы тоже.
— Свободны, как ветер! — Тристан торжествовал, словно сорвал крупный куш.
Я поставил кассету, и Марли запел «Three Little Birds» [10] . Я невольно улыбнулся.
Бар-Харбор, штат Мэн, побережье. Три часа ночи. Мои спутники давно спят. Доехав до самой оконечности полуострова, я паркую машину в пустынной зоне отдыха, глушу мотор и выхожу. В десяти шагах плещется Атлантический океан. Сажусь на огромный валун, закуриваю. Пахнет дохлой рыбой, солью и водорослями: отлив. Слабо светит больная Луна. Отчаянно ломит поясницу.
10
Три маленькие птички ( англ.)
Воздух кристально прозрачен, я вижу побережье на километры вдаль, поселки похожи на россыпи желтых светляков. Далеко-далеко на севере — маяк. Вот за что я люблю море, это так до глупого просто, я никогда не задумывался: люблю далеко видеть. Когда это было? Воспоминания всплывают на миллисекунды. Искорки детства. Я, четырехлетний, сижу на песке, всматриваясь в пустой горизонт, и мне так нравится, что мой взгляд улетает вперед и вдаль, за эту линию, туда, где исчезают корабли и откуда появляются стайки легких облаков. Смутное чувство великой силы, заключенной в глазах. Лето, костер в сосновом бору, мне шестнадцать. Лауре семнадцать, она наполовину ирокезка, ее руки тасуют диковинную колоду таро. «Видеть», — задумчиво шепчут губы. Мой тотем — сокол. «Видеть», — повторяет она. Мой тотем — глагол.
А сегодня, сидя на валуне у Атлантического океана, я почему-то — несмотря на мягко искрящийся берег и вспышки маяка, на лунный свет и огонек «Боинга», мигающий где-то между Венерой и Кассиопеей — в десяти шагах от себя ничего не вижу.
Серым утром я подремал пару часов в машине. Проснулся с дикой мигренью. Боль ввинчивалась в виски, и неудивительно: троим в машине, даже если это «Бьюик Регал», кислорода запросто может не хватить. Я взял из ледника бутылку кока-колы и выпил большими глотками. Тристан и Нуна брели по берегу, бросая в воду камешки. На какие-то три секунды я увидел готовый снимок. Было что-то в позе Тристана, в ускользающем взгляде Нуны, момент одиночества вдвоем или… нет, не знаю. И не надо знать, надо видеть, одно с другим связано. Сделал снимок — задал вопрос. Чертов рефлекс. Хорошо, что у меня не было с собой фотоаппарата.