Ищи ветер
Шрифт:
Я ничем не выдал своих эмоций, сосредоточившись на кувшинках. От всей души хотелось надеяться, что я ошибаюсь, а Тристан просто выплескивает на бумагу накипевшее и пишет Луизе, что все кончено бесповоротно. Увы, такое было бы для него нетипично: при всех своих недостатках Тристан не склонен ворошить старые обиды и сводить счеты. Он начисто лишен исторической перспективы,что избавляет его от многих выводов, хороших или плохих, неважно. В общем, письмо было дурным знаком.
Нуна поднялась через полчаса, поставив
— Знаешь, это… это очень,ну, просто очень нудное занятие! — вздохнула она.
Я улыбнулся. Она совершенно права.
— Надо рассматривать это как тибетскую мандалу…
— Это еще что такое?
— Ну, знаешь, такие геометрические фигуры, которые выстраивают буддийские монахи на земле из разноцветного песка. Они собираются впятером и трудятся неделями, а когда закончат, даже ничего не фотографируют — сразу сметают все или развеивают песок над рекой, что-то в этом роде. И начинают новую.
— А, ну да, я видела по телеку. Сделают, а потом сами уничтожают. Ужас, правда?
— Все зависит от точки зрения. Для мирового культурного наследия, конечно, хорошего мало. Но, уничтожая свои творения, они подавляют гордыню. Их действия свободны от самолюбования. Это просто действие, здесь и сейчас. Это же, если угодно, аллегория жизни — мандала…
— Из тебя вышел бы отличный монах, Джек, — обронила она с улыбкой.
— Надеюсь, в следующей жизни. Боюсь, пока не готов… Остались еще кое-какие желания. Кое-где.
Нуна метнула на меня косой взгляд — надо полагать, спрашивала себя, издеваюсь я над ней или нет. Я и сам себя об этом спрашивал, но одно мог сказать наверняка: одной жизни мне не хватит, чтобы возродиться в Лхассе, с раскосыми глазами и неизменной улыбкой на губах.
— Желание — это, по-твоему, плохо?
— Это источник любого страдания.
Нуна прыснула со смеху. Мало я знаю людей, хихикающих над столь мрачными истинами.
— Нет, Джек, ты путаешь. Источник всех страданий — это жизнь. А желание… тьфу ты! Желание — это и естьмеханизм выживания. Не было бы желаний — не появились бы ни амебы, ни динозавры. То есть ты или играешь в эту игру, или нет, но эта твоя… этот твой зал ожидания, по-моему, не выход. Так мне кажется…
В великих трактатах философии дзен не нашлось на это ответа. Или я плохо читал. Но впервые нирвану называли при мне залом ожидания. А где же позолота?
— Когда чего-то желаешь, тебе без этого плохо, отсюда и муки. Истина, старая, как мир, — поддел я ее.
— Можно ведь и наоборот, смотри: тебе без чего-то плохо, ты этого желаешь, желание побуждает к действию, действие дает желаемое, тебе хорошо…
— Но всегда ненадолго…
— А… Ну, если ты ищешь радикальных решений, пожалуйста: пуля в лоб, говорят, отлично лечит от депрессий.
— Не… Не успеешь насладиться собственным величием. Обидно
— Тогда снотворное. Пока будешь засыпать, прочувствуешь…
— Чересчур по-женски.
— Скажи лучше — чересчур смело! Мужики стреляют себе в рот, чтобы вдруг не передумать, когда уже поздно!
— А женщины думают прежде всего о том, чтобы не запачкать ковер!
— Cretinol —фыркнула она, давясь от смеха.
Никогда в жизни мне еще не доводилось столь весело обсуждать проблему самоубийства.
— Все-таки почему ты собираешь головоломки?
— Нуна продолжила допрос. — Чтобы… чтобы преодолеть свои желания, свой нарциссизм? Или чтобы не покончить с собой? Извини, но я что-то запуталась.
— Да нет, просто это напоминает мне об отце, — ответил я правду.
Она рассмеялась и озорным жестом взъерошила мне волосы.
— Знаешь, таким ты мне больше нравишься, Джек. Сентиментальным.Мне кажется… это лучше тебе подходит. Я, наверное, никогда не встречала таких, как ты, — добавила она нерешительно.
— Ты ничего не потеряла, Нуна.
Я ответил, не задумываясь, это была чистая самозащита. Нуна ухитрилась причинить мне боль, как, почему — не скажу, не знаю. Желание. Подъемная сила и сопротивление — вот он, выбор.
Припереть Тристана к стенке мне удалось после ужина. Нуна ушла в магазин — шоколада ей вдруг захотелось, а я соблазнил его партией в шахматы. Знал, что он устроит мне разгром: моя голова была занята другим. Игру мы начали спокойно, я прервался, чтобы сварить кофе, ну, и немного рому туда плеснули для порядка.
— Стало быть, ты пишешь Луизе, — сказал я, когда мы сделали по десятку ходов.
Он молча съел моего коня.
— Ты пишешь Луизе? — не отставал я.
— Да.
Мне пришлось отступить: слон остался неприкрытым. Вот ведь дал маху, ринулся в атаку раньше времени.
— По-твоему, это хорошая мысль?
— Не знаю.
— А надо бы, наверное, знать.
— Надо бы… на-до-бы…
Он откинулся в плетеном кресле, неотрывно глядя на доску. Его отсутствующий вид говорил о сверхсобранности; у меня практически не было шансов. Оставалось только тянуть кота за хвост, что я и попытался сделать, рокирнувшись.
— Нет, серьезно, Тристан, с какого перепугу?
Он глубоко вздохнул — это можно было понимать как ответ. Я держал паузу. Молчание оборачивалось против него.
— И что же ты ей пишешь, Луизе?
Удар ниже пояса, зря я это сказал. Он склонился над доской, передвинул ферзя.
— Шах.
Надо же, зевнул. Он предвидел рокировку и притаился в засаде. Когда меня заносит, Тристан всегда чует это первым. Его бы я в покер не обставил. Мой король был под угрозой; я закрыл диагональ пешкой. Тристану явно не терпелось закончить партию, и это мне оказалось на руку: один угол был в моем распоряжении.