Исход. Экскурсия в мегаполис (журнальный вариант, издание "Шестое чувство")
Шрифт:
— Документы проверять на месте? — уточнил Мальцев. (По случаю «войсковой операции» бравый старшина нарядился в новенькую, с иголочки военную форму и разместил на груди весь свой «боевой иконостас» — ордена и орденские планки)
— Не просто проверять, но — с извинениями, конечно, — временно изымать. Дальше, как я уже сказал, переправлять задержанных в сельский штаб Армии обороны. Повторяю для всех ещё раз: с сегодняшнего дня и вплоть до снятия «карантина» из района полигона без нашего ведома не должна выскользнуть ни одна живая душа. Ни одна! Прозеваем хотя бы одного нужного нам человека — сорвем всю операцию! Внешнее кольцо окружения, в этом смысле имеет исключительное значение. Бандитов на полигоне не так уж много — по нашим сведениям, десять-двенадцать человек. Постараемся накрыть
Теперь к группе захвата…. Коля, — Антон повернулся к сухощавому загорелому офицеру с капитанскими знаками отличия, сидевшему тут же, за общим столом, — задача перед твоими орлами стоит такая: к шести сорока скрытно выйти на исходный рубеж, без звука снять охрану, и с ходу атаковать лагерь.
Осложняющих момента два. Во-первых, мы должны действовать предельно аккуратно. Среди наших «подопечных» есть несколько гражданских лиц, представляющих, так сказать, повышенный интерес для Центра — их надлежит взять живьём. Любой ценой, но живьём. Во-вторых, твои бойцы должны учитывать — на полигоне хранится «товар», из-за которого, собственно говоря, завертелся весь сыр-бор. «Товар» может выглядеть по$разному, но скорее всего, это несколько ёмкостей, небольших цилиндров, канистр или что-то вроде этого. Очень тяжелых. Обращаться с ними надлежит нежнейшим образом — как с любимой девушкой. Боже упаси помять или нарушить их герметичность! Внутри — самая что ни на есть ядовитая зараза.
— А что там? — оживился Устиныч.
— Прости, но сказать пока не могу. Военная тайна. Придёт время — узнаете.
— Информации о противнике маловато, Антон Ильич, — посетовал Коля, он же командир взвода спецназа Армии обороны Макеев Николай Петрович, — работать придётся, считай, вслепую. Вооружение, система охраны… утренний туман опять же.
Знаю, всё знаю, Петрович, а что прикажешь делать? Насчет информации — тут я с тобой согласен, но не вполне. Знаем мы, в общем-то, не так уж и мало. «Витязи» изрядно потрудились — план лагеря на столе перед вами, почти все бандиты сфотографированы. Согласно данным внешнего наблюдения, среди наших «подшефных» профессиональных военных — от силы шесть-семь человек. Для твоих ребят это семечки — руками задавят. Остальные — уголовники и гражданские. Тут всё решит фактор внезапности. Ну и, разумеется, надо постараться максимально тихо убрать посты внешней охраны. Мы с Крисом и связистами остаемся здесь… (Антон увидел недоуменный и протестующий взгляд американца, но только досадливо отмахнулся). Повторяю, штабная группа координирует ход операции отсюда. Толчею в лесу создавать ни к чему (это опять Крису). Руководители отрядов внешнего оцепления обо всех заслуживающих внимания фактах по рации докладывают Устинычу, командир штурмовой группы держит связь непосредственно со мной. «Вертушка» в резерве: от неё в лесу всё равно толку мало. Вопросы…
— Антон Ильич, — вмешался в разговор радист — простите, что прерываю, но только что получена радиограмма: в Казачий Дюк с задания не вернулся один из командиров «витязей» Егор Чеботарёв. Дозорные в лесу сообщили, что очередной обход постов Егор провел вовремя и в обычном режиме. Тем не менее парень в селе до сих пор не объявился, и о нём ничего не известно уже более трёх часов. Не исключено, что он захвачен в плен и удерживается в лагере бандитов.
— Вот вам, господа, и третий осложняющий момент. Егор — это тот самый паренек, что первым обнаружил наемников на полигоне. Я его ещё тогда приметил. Толковый. Вот ведь незадача! Крис, пляши! Ты все-таки отправляешься в лес с передовой группой. Позаботься о парне — лишь бы он был ещё жив. Фотографию получишь у Устиныча. Эх, мне бы с вами махнуть, да вот только рука проклятая — никак заживать не хочет! Всё! Баста! Если других вопросов нет, за работу…
В сопровождении повеселевшего Криса и вечно задумчивого Макеева Антон вышел из штабной палатки. Вечерело. Солнце не спеша заходило за кромку голубого леса, в распадках и овражках начал собираться августовский туман. Лес затихал, готовясь ко сну. Ночная свежесть насыщалась пряными запахами опавшей листвы, грибов, ягод и чего-то еще неопределимого, что всегда по осени рождает непередаваемое очарование русского леса.
Прошлись по палаточному городку. Вот бойцы Макеева готовят к бою оружие. Из медпункта доносится звон склянок и шум передвигаемых ящиков с оборудованием для мобильной операционной. От полевой кухни во все стороны разносятся дразнящие ароматы ужина — гречневой каши с тушёнкой. Вертолётчики, как обычно, колдуют над своей «техникой». В походном храме — палатке с переносным алтарем — отец Досифей исповедует молодых солдат.
Дивизионный священник, конечно, уже в курсе предстоящей операции. Он и готовится к ней соответствующим образом — читает молебен о даровании победы над врагом. Служба накануне боя — особая, ни с какой другой несравнимая. Кто из нас не страдал от неспособности молиться, не испытывал сухости и охлаждения, проистекающих, как правило, от рассеяния мыслей и слабости веры? Известная устойчивость, повторяемость бытия внушает нам ложную уверенность в будущем. И мы начинаем то моделировать страхи, бездумно возлагая на себя бремена грядущих бедствий, то самонадеянно планировать завтрашний день, месяц, год, забывая о том простом и каждому разумному человеку известном факте, что на самом деле никто не знает, что произойдёт хотя бы через секунду.
Реальная угроза жизни, как губкой, стирает суетные мысли и развеивает ментальные иллюзии. В непосредственной близости от черты, разделяющей жизнь и смерть, человек невольно сосредотачивается и как бы отцентровывается: все мысли, чувства и воля его сходятся в одну точку истины, в одну реальность, не покидающую его никогда и ни при каких обстоятельствах, — в душу. Душа же человеческая по природе христианка. В решающие мгновенья жизни даже самое упрямое неверие в бытие Божие рассыпается в прах. И тогда под бомбами, на дне окопа, глядя смерти в лицо, солдат вдруг от всего сердца восклицает: «Господи, спаси меня!».
Совместная молитва перед боем не гарантировала и не могла гарантировать выживание. Пути Господни неисповедимы, и в конечном счете, важно не то, когда Всевышний Судия благоволит призвать ту или иную душу, а то, какой она, данная душа, предстанет Ему в этот «внезапный» для каждого смертного момент. Покаянием и молитвой верующий воин готовится не к смерти, а к жизни, ибо всецело уповает на обещание Спасителя: Я даю им жизнь вечную, не погибнут вовек; и никто не похитит их из руки Моей» (Ин. 10:28).
В то же время общая молитва в православном воинстве это не только церковный ритуал. Ветераны Армии обороны отлично знали (и учили молодых), что молитвенное правило, как ничто иное, наполняет тело силой (Дух подкрепляет нас в немощах наших (Рим, 8, 26), очищает сердце от страха и сомнений, изматывающих душу бойца и нередко предопределяющих его поражение еще до начала самого боя, сообщает ему неизъяснимое «знание пути» — мгновенных действий и решений, наилучшим образом защищающих его в схватке с врагом. Бесстрашие православных воинов никогда не имело ничего общего ни с самурайским презрением к смерти — следствием ежедневных психопатических самовнушений, ни с наркотическим безрассудством варягов, ни со слепым упованием на райские кущи у мусульманских фанатиков. Это бесстрашие для верующих во Христа имело и всегда будет иметь своим основанием неусыпную заботу о чистоте души и упование на человеколюбие и милосердие Спасителя, пришедшего в мир не праведных, но грешных ради.
Антон шёл по городку и думал… Нет, не о завтрашнем бое! О странных поворотах своей судьбы, ведомой Промыслом, который во благо перевернул, перелопатил, переиначил всю его жизнь и, наконец, закинул его сюда, в эти окраинные и безлюдные места, чтобы в очередной раз испытать его свободу и его веру в Бога и людей. Как ни странно, от этих мыслей на душе стало покойно и радостно. Наверное, от ощущения нужности и полезности своего бытия не себе одному, а множеству близких и далеких, знакомых и незнакомых, молодых и старых людей. Как здорово всё-таки, что он угоден Господу, что Тот, кто есть «всё во всём» не допустил его вполне заслуженной погибели в сточной канаве своих же грехов и заблуждений, а поднял, призвал и поставил на путь служения!