Исход. Экскурсия в мегаполис (журнальный вариант, издание "Шестое чувство")

Экскурсия в мегаполис

Бородач не понравился генералу Антону Савину с первого взгляда. Слишком уж он суетился, приглашая «заглянуть в вагончик и побаловаться чайком», слишком горячо заверял в полнейшем своем расположении к православным общинам и их «славной Армии обороны». Интуитивно Антон «улавливал» исходившие от незнакомца импульсы лукавого двоемыслия. Но виду, конечно, не подавал. Про себя лишь похвалил Криса: тот благоразумно остался в дверях, чтобы в случае чего держать в поле зрения и самого «гостеприимного» бородача, и пятерых обвешанных разномастным оружием мужиков, переминавшихся возле своей «боевой позиции» (старенького станкового пулемета и мешков с песком). К автобусу с общинниками никто из этих «вояк» пока не приближался. Робели, жались

Все прочее население автобуса — с полсотни молодых общинников обоего пола в возрасте от семнадцати до двадцати трех лет — напряженно ожидало конца переговоров. Многие ребята и даже девчата, случись чего, сумели бы постоять за себя: в общине почти каждый совершеннолетний владел оружием и приемами рукопашного боя. Но сейчас эти навыки были ни к чему. Да и оружия у ребят, считай, что не было — кроме почти бесполезных в открытом бою электрошоков. В автобусе висела тишина. Песни и смешки стихли сразу после того, как на пустынном перегоне между Тверью и Клином из тумана вынырнул этот злополучный блокпост, и отделившийся от него человек в валенках и тулупе, с какой-то нелепой повязкой на рукаве, поводя видавшим виды «винтарем», приказал остановиться.

Похожие на этот блокпосты и мелкие вооруженные отряды им встречались и раньше — не менее десятка с того момента, как они выехали из ворот центральной усадьбы под названием «Подсолнухи», относившейся к Второму Псковскому укрепрайону. Но нигде и никто не пытался их задержать. Легко бронированный «Ивеко» с затемненными стеклами, боковой защитой колес, а главное — яркой эмблемой Армии обороны на переднем стекле (меч, вонзенный в землю на фоне восходящего солнца) — производил внушительное впечатление. Чем или кем были эти встреченные отряды, — оставалось только гадать. Мародерами, коих изрядно развелось на плохо контролируемых властями территориях; осколками более крупных банд, бродивших по окрестностям опустевших городов и сел в поисках поживы, а, может, и стихийными «сборщиками податей», которых местные удельные князьки отправляли на магистральные трассы для прокорма-грабежа? Одно слово — смутное время!

И вот остановка.

— Куда путь держим? — бородач, как ему показалось, весело улыбнулся.

— В город, по делам, — сухо ответил Антон (по опыту он знал, что с людьми подобного рода разговаривать лучше кратко и внушительно, рублеными фразами); сам же незаметно принялся изучать рефлексии бородача, пытаясь понять его намерения. В глаза бросился засохший листик квашеной капусты, застрявший в неопрятной, будто смазанной жиром бороде собеседника. «Давненько вы, ребята, бани не видели, — отметил про себя генерал, — кто ж вы такие, горе-вояки, кому служите?»

— Ну что ж, в город — так в город. Дело хозяйское. Вам, значит, виднее, люди вы, вижу, серьезные. Извиняйте, значит, за неудобство. Служба! Дороги нынче неспокойные — вон третьего дня километрах в пятнадцати от нас три легковушки, говорят, сожгли. И людей побили, изверги. Дела-а-а … Вот мы тута, значит, и стоим, и порядок блюдем.

Бородач держался уверенно, но при этом явно стремился затянуть разговор. Вкупе с неестественной его словоохотливостью и угодливостью это производило на Антона все более неблагоприятное впечатление. Что-то таилось в этом лукавом прищуре и быстрых оценивающих взглядах, которые он время от времени бросал то на командира, то на Криса.

— Люди-то, я вижу, у вас служат не только русские! — распознал «заграничность» Криса сметливый бородач. — Совсем, выходит, у них там за кордоном дела плохи, коли сюда, в наши Палестины бегут! Хотя, какое нам дело, — хлеб, да кашу жуем, и то, слава Богу!

Речь его лилась плавно, перемежаясь шутками и прибаутками. Но Антон все меньше склонен был доверять его простецкой манере. Для простого мужика тот был слишком «правильным», опытный взгляд улавливал в его ужимках недюжинное актерство и усилие просвещенного ума. «Ловко он Криса вычислил!

В два счета! — подумал он — Что-то здесь не так!» Но что именно, — пока было не понять.

— Сами-то откуда будете? — поинтересовался Антон мимоходом, особо не рассчитывая на правдивый ответ.

— Здешние мы, с Березок, ополчение. Главный у нас — батька Шпи… — бородач запнулся и вроде бы немного смутился. — Шпилевой, может, слыхали? А здесь мы, почитай, уж с месяц торчим, чтоб, значит, порядок был, чтоб не шалили заезжие: то коровенку уведут, то сено, а то и лабаз вскроют …

И вновь Антон не верил ни единому его слову. Блокпост — не постоянный, только-только собран, и то наспех. Стоят они здесь не больше двух дней, а может, меньше. Будка не их — скорее, брошенный милицейский пост.

— Ну, будет, служивый, пообщались, и ладно. — Антон поднялся и тем побудил встать бородача. — Надеюсь, больше к нам вопросов нет?

— Боже упаси! О чем вы? Да рази ж мы гайдамаки? Такая честь! Зря вас и побеспокоили. А с другой стороны — как посмотреть! Мы ведь тоже живые люди, в кои-то веки довелось побалакать с культурным человеком. Совсем тут одичали в лесу, будь он неладен. Доброго вам пути. Осторожнее там, на трассе.

Провожаемые «заботливым» бородачом и дулами винтовок его подчиненных, Антон и Крис без помех вернулись в автобус. Двери захлопнулись, «Ивеко» мягко взревел, и через пару секунд блокпост исчез из глаз, будто его и не было.

— Какие мысли? — Антон устроился на переднем откидном сиденье, снял ушанку, скинул теплую куртку-камуфляж, ободряюще подмигнул юным попутчикам с первых рядов и теперь ждал ответа Криса, полагаясь на его наблюдательность и интуицию.

— Не знаю, что и сказать, босс, — американец был внешне спокоен, но Антон, знавший его, как облупленного, видел его смятение, — думаю, неспроста они нас тормознули. Рация в углу, карта на столе, клоун этот… Что-то они задумали, босс, be sure (будь уверен — англ). — Гладко выбритое, чуть вытянутое, скуластое лицо Криса и серые, жесткие его глаза, смотревшие в упор из-под густых бровей и русого, с проседью, ежика прически, выражали нешуточную озабоченность. Но адресована и понятна она была исключительно одному Антону. Ни Сенька, сражавшийся за рулем с разбитым полотном дороги, ни, тем более, молодые общинники ни о чем не догадывались: Крис не зря носил прозвище «сфинкса». Антон ценил американца, воплощавшего лучшие черты своего народа — верность слову и бульдожью деловую хватку. К общине Крис прибился в 2015 году после долгих скитаний по горячим точкам планеты в качестве наемного «посланца» западной «демократии». Потом было ранение, демобилизация и возвращение в Штаты. Орден за боевые заслуги, развод, «травка» и притоны, где вином и платной любовью он глушил пробудившуюся совесть. Были еще мучительные — в короткие просветы — поиски себя и смысла жизни, завершившиеся двумя попытками самоубийства и долгими бесплодными блужданиями в дебрях эзотерики. В общем-то, рядовая судьба рядового юноши эпохи постмодерна, характерная для XXI века. В конце концов, милостью Божьей, он набрел на книжку своего соотечественника, православного монаха Серафима Роуза. И пришел в православие. Как солдат — решительно и навсегда.

Никто толком уже и не помнил, каким ветром Криса занесло в «Подсолнухи». Известно было, что старейшины поначалу приняли его настороженно; «инкубаторов» (приютов для новичков) тогда еще не было. Долго присматривались, проверяли. Спорили до хрипоты: может ли иностранец, да еще американского происхождения, едва говоривший по-русски, стать членом русской православной общины? Потом запал как-то иссяк: наговорились, будто дело сделали. Кто-то из членов совета припомнил, что во время трагического русского рассеяния после большевистской революции 1917 года предки наши спасались и в Америке, и в Европе, и в Азии, и в Австралии. Этот аргумент решил все. Криса приняли. И приняли тоже по-русски: всем сердцем, жалеючи. Долго эту историю не поминали. Молчун и добрая душа — он вместе со всеми с утра до ночи пахал в мастерских и на полях. Не до разговоров было. Да и не привечались они — сплетни и пересуды — в коллективе, основанном на вере.