Исход. Том 1
Шрифт:
После смерти отца Франни очень долго сидела рядом с его телом. Затем, наконец, спустилась вниз и включила телевизор. Без всяких на то причин, просто это, как кто-то сказал, показалось хорошей мыслью. Работал только канал Эн-Би-Си, из Портленда, казалось, передавали шоу какой-то безумной казни. Черный мужчина, напоминающий ку-клукс-клановского головореза, только в африканском варианте, изображал убийство белых мужчин при помощи пистолета, в то время как другие мужчины в аудитории аплодировали ему. Конечно, это была всего лишь игра — такие вещи не показывают по телевидению, если они происходят на самом деле, — но это не выглядело
Позже в программе (когда позже, она не смогла бы сказать) в студию ворвались какие-то другие мужчины, и тал пошла стрельба, которая была поставлена даже более достоверно, чем расстрел. Она видела, как падали мужчины, разорванные пулями, кровь хлестала из их пробитых артерий. Она помнит, как подумала еще тогда, что они должны бы поместить надпись внизу экрана, которая предупреждает время от времени, чтобы родители увели детей от экрана или переключили канал. Франни также вспомнила, как подумала, что Дабл Ю-Си-Эс-Эйч следует лишить права на трансляцию; это действительно была ужасно кровавая программа.
Она выключила телевизор, когда камера устремилась вверх, показывая только студийные прожекторы и лампы, свисающие с потолка. Франни прилегла на диван, уставившись в свой собственный потолок. Когда она проснулась на следующее утро, то была почти убеждена, что все это ей только приснилось. В этом-то и заключалась суть: казалось, что абсолютно все превратилось в ночной кошмар. Все началось со смерти матери; смерть отца только усилила то, что уже было. Как и в «Алисе», все становилось все более странным.
Она помнила какое-то экстренное собрание жителей города, на которое отправился и ее отец, хотя был тогда уже болен. Чувствуя себя как в наркотическом дурмане и в нереальном мире — но физически так же, как и всегда, — Франни пошла вместе с ним.
Городской зал для собраний был переполнен, там было больше людей, чем собиралось обычно на ежегодные общие собрания в конце февраля — начале марта. Многие чихали, кашляли, задыхались. Все были напуганы и злы. Разговаривали громкими, хриплыми голосами. Вскакивали. Пожимали руки, тыкали пальцами. Многие — и не только женщины — были в слезах.
В результате было принято решение закрыть город. Никого не впускать. Если кто-то захочет уехать, пусть уезжает, но он должен помнить, что уже не сможет вернуться обратно. Дороги, ведущие в город и из него, нужно забаррикадировать машинами (после крика, продолжавшегося с полчаса, приняли решение использовать для этого грузовики, находящиеся в собственности муниципалитета), а добровольцы будут охранять эти посты, вооружившись винтовками. Те, кто попытается проехать по шоссе № 1 на юг или север, будут направляться в Уэльс, если им надо на север, или в Йорк, если им надо на юг, где можно будет выехать на шоссе № 95 и таким образом миновать Оганквит. Если кто-то все же попытается проехать через город, то будет застрелен. «На смерть?» — спросил кто-то. «Конечно», — ответили сразу несколько голосов.
Человек двадцать требовали, чтобы тех, кто уже болен, немедленно удалить из города. Но их быстро успокоили, потому что к вечеру двадцать четвертого, когда состоялось это собрание, почти у всех, кто не был болен, от супергриппа страдали близкие родственники или друзья. Многие из них верили сообщениям
Однако было принято постановление, чтобы все заболевшие отдыхающие убирались прочь. Отдыхающие, большая их часть, мрачно отметили, что именно благодаря им субсидируются городские школы, дороги, общественные пляжи в течение многих лет, так как они платят огромные суммы за снимаемые коттеджи. Да и дела местных жителей с середины сентября до половины июня идут хорошо только благодаря накопленным на их обслуживании летним долларам. Если с ними поступят подобным образом, жители Оганквита могут быть уверены, что они, отдыхающие, никогда не вернутся назад. Так что местные снова могут вернуться к ловле рыбы, чтобы выжить. В результате желание выгнать заболевших отдыхающих из города было подавлено вполне логичными доводами.
К полуночи баррикады были сооружены, а к рассвету следующего дня, к утру двадцать пятого, несколько человек было подстрелено вблизи постов. Большинство было просто ранено, но трое или четверо убиты. В основном это были люди, направлявшиеся на север, убегавшие из Бостона, охваченные страхом, отупевшие от паники. Некоторые достаточно охотно поворачивали в сторону Йорка, но другие настолько обезумели, что ничего не хотели понимать и мчались напролом. И с ними расправлялись. Но уже к вечеру того дня большинство мужчин, дежуривших возле баррикад, и сами были больны, они горели в лихорадке. Некоторые, подобно Фредди Деленси и Кертису Бьючему, просто падали без сознания, и их увозили в наскоро сооруженный лазарет, где они и умирали.
Вчера утром отец Франни, вообще протестовавший против идеи насчет баррикад, слег в постель, и Франни осталась ухаживать за ним. Он не позволил ей отправить его в лазарет. Если уж ему предстоит умереть, сказал он Франни, он хотел бы сделать это дома, прилично и спокойно.
К середине дня поток движения по направлению к Оганквиту почти иссяк. Гас Динсмор, охранявший парковку на общественном пляже, сообщил, что на шоссе стоит столько машин с мертвецами, что даже тот, кто еще в состоянии сидеть за рулем, не сумеет проехать в этом жутком столпотворении металла и мертвых тел. Это было вполне кстати, так как к вечеру двадцать пятого вряд ли набралось бы и три дюжины мужчин, еще способных нести охрану. Гас, который чувствовал себя вполне здоровым до вчерашнего дня, и сам слег с насморком. Единственным, кроме Франни, человеком в городе, который чувствовал себя нормально, был шестнадцатилетний брат Эми Лаудер, Гарольд. Сама Эми умерла как раз накануне городского собрания, ее подвенечное платье так и осталось висеть в шкафу.
Сегодня Франни никуда не выходила и никого не видела со вчерашнего вечера, когда Гас приходил проведать ее. Этим утром несколько раз она слышала шум мотора, один раз даже раздался выстрел, но больше ни одного звука не долетело до нее. Тяжелая, ничем не нарушаемая тишина только усугубляла ощущение нереальности.
А теперь вот еще нужно обдумать эти вопросы. Мухи… слухи… заварухи… Все кругом в сплошной разрухе… Неужели все так глухи?… Внезапно Франни поняла, что прислушивается к тарахтенью холодильника. В нем было автоматическое приспособление для получения льда, и каждые двадцать секунд раздавался глухой щелчок где-то в недрах этого агрегата, означавший, что готов еще один ледяной кубик.