Исход
Шрифт:
Он боялся, что будет заикаться, и заранее написал все на бумаге.
— Уходи с… са-а-амной.
— Куда? У меня Никита.
Он согласно кивнул, извиняясь за свой эгоизм, — не подумал о ребенке.
— Приходи сюда. — Глаша взяла его за руку. — В это же время, мы всегда здесь гулять будем.
Позвали Никиту. Сидели, разговаривали о пустяках, больных тем не касались. Глаша не стала рассказывать, что случилось в их доме вчера утром.
Она проснулась от шума за стенкой. Там была какая-то суета, что-то двигали и говорили коротко, нервно, торопились. Никита сопел рядом. Он в последние
— Что случилось?
— Ерунда.
— А у соседей?
— Переселяются.
— Зачем?
Вторую половину дома делили три семьи — старики Иевлевы из соседней деревни, Тамара Репенко с сыновьями-двойняшками и брат и сестра из Бутова, Веня и Женя, оба долговязые, с соломенными волосами.
— Им дадут другой дом.
— А кто будет здесь жить?
— Гостюхин и четверо его ребят.
— Я не хочу.
— Если б не он, меня б убили.
— Кто? Что ты говоришь?
Он рассказал. Она слушала, чувствуя, как внутри нее все проседает, и тело охватывает нервная волна окончательного решения. Она уже знала, что скажет, и еле дождалась, пока Сергей договорит. Она долго, слишком долго терпела, и труднее всего было вытерпеть эти последние секунды.
— Я ухожу от тебя.
— Что?
— Я тебя не люблю. Пока ты не пришел, все хорошо было. От тебя одно несчастье.
Он встал и пошел к ней, раскрыв руки и покровительственно маня ладонью. Она отступила на шаг.
— Не прикасайся ко мне, заору!
Глашу трясло, и она знала: стоит ему ее коснуться, она заорет и будет с ним драться, потому что даже находиться с ним в одной комнате ей было неприятно. Сергей взял ее за плечо, и она заорала во весь голос. Он держал крепко, и она стала вырываться, и тогда он встряхнул ее и дал пощечину, такую сильную, что голова мотнулась, в ухе зазвенело, а во рту появился привкус крови. От неожиданности она замолчала.
Сергей крепко держал Глашу за локти и смотрел не на нее, но сквозь. Его глаза были покойны и пусты.
— Прости. У тебя истерика.
Чем спокойнее был его голос, тем сильнее закипала в ней ярость.
— Я тебя ненавижу! — сказала Глаша высоким и напевным от сдерживаемого гнева голосом. — Я не жила с тобой, а девять лет умирала и себя уговаривала… Я не знаю, плохой ты, хороший, мне плевать, я не хочу быть с тобой, слышишь, ни одного дня! Я и так много потратила, ты меня достал уже, пусти!
— Как мне править лагерем, — зашипел Сергей, и в этом вопросе Глаша услышала приговор, — если я с семьей справится не могу? Я не дам тебе все испортить. Все как было. Никуда вы не уйдете. Никаких разговоров.
— Пусти ее!
Оба не заметили, как вошел Никита. Он смотрел на них снизу вверх, сонный, всклокоченный, и Глаша подумала, что пижамка уже мала, штаны чуть не до колен, надо новую, но где взять.
— Вернись к себе, — повелительно бросил Сергей.
— Не стой босой на полу, — сказала Глаша.
— Отпусти маму, — упрямо произнес мальчик.
Сергей разжал руки. Глаша бросилась к сыну. Они заперлись в спальне и сидели, пока Сергей не ушел. Никита трясся. При Сергее крепился, а теперь нервы выходили с дрожью.
— Что делать, мам?
— Молись, сынок.
Глаша не знала, что Сергей сразу позвал к себе Севу и велел не спускать с нее глаз, но так, чтобы она не видела. И сейчас Сева наблюдал за ними, укрывшись за низким колючим кустом.
Сева был рад, что они разделились. Видел, как Глаша с сыном пошли к лагерю, и вжался в землю, когда они проходили рядом. Сашка смотрел им вслед и ушел, только когда они скрылись за деревьями.
Сева пошел за ним. Пусть отойдет подальше: с ним могли быть другие, и Севе не хотелось, чтобы его крики были слышны в лагере.
Сашка, с уважением отметил Сева, обладал хорошим чутьем. Чуть не каждую минуту оборачивался, чувствовал слежку, но Сева держался за деревьями, перескакивая от одного к другому, и шел так, чтобы его шаги совпадали с Сашкиными и тот не мог отличить звуков.
Когда расстояние от лагеря стало достаточным, Сева вышел из-за дерева и громко хрустнул веткой. Сашка обернулся, их взгляды встретились. За мгновение Сева глазами сказал Сашке все.
Сашка бросился бежать, Сева — за ним. Сашка не был хорошим бегуном, и Сева бежал вполсилы, досадуя, что настоящей погони не получится. Он нагнал Сашку, свалил с ног мощным толчком в шею, добавил два сильных удара в голову и один по почкам, чтобы отбить охоту сопротивляться, и швырнул к дереву. Сашка упал. Из карманов вылетели сигареты и свернутая вчетверо записка.
Сева распутал веревку, которую носил под одеждой, на поясе для таких случаев. Вытащил нож, срезал с Сашки одежду, привязал голого к осине. Он носил с собой полиэтиленовый пакет, и ушел с ним искать ручей. Принес воды и, как мог, обмыл Сашу. Разделся догола и обмыл себя. Сашка что-то кричал, он не стал вслушиваться. Было морозно и хорошо. Он почувствовал, как кожа покрывается сыпью мурашек, а стручок и мошонка становятся такими маленькими, что, кажется, их нет, тело втянуло.
— Гордись! — сказал Сашке. Старался говорить буднично, но в голосе слышалось торжество. — Тобой традицию откроем. Я с тобой поработаю, а потом голову на кол насажу, с западной стороны, откуда нападают. Враг пойдет по лесу, наткнется на голову гнилую. Сто раз подумает.
Сашка что-то орал, Сева опять не слушал, приучил себя не слышать. Ему мешал беспорядок на поляне, он собрал с земли и забросил подальше сигареты. Поднял сложенный вчетверо листок, и зрачки его заходили от края к краю, когда читал.
— Вот зачем встречались!
— Н-н-не тэ-трожь ее!!.. — страшно вытянув жилы на шее и покраснев, заорал Сашка.
— Придется. Она — угроза хозяину. Ты о себе сейчас думай. Так и чуял, хрен вы успокоитесь. Надо было сразу… Ничего. Я всех найду и головы отрежу. Выставлю в ряд, всех восьмерых, вместе сгниете.
Решили разделиться в поисках жилья. Бугрим с Игнатом пошли на юго-восток, Антон и Света — на юг, к Кашину. Винер, Карлович и Аревик остались пока в деревне. С утра сварили пшенку. Завтракали шумно, Бугрим вышучивал Винера, тот неожиданно удачно отвечал.