Исход
Шрифт:
Сашка наблюдал за огнем как загипнотизированный, пока они не заметили его машину. Тот, что вскрывал «Вольво», показал на Сашку пальцем, и они, набирая ход, сначала быстро пошли, а затем побежали к нему.
Сашка, очнувшись, резко стал разворачиваться, не глядя назад, и машину тряхнуло, а он стал выворачивать руль, гоня от себя мысль так мягко на бордюр не наедешь это мент с палкой во рту, газанул, и вовремя — камень ударил в заднее стекло.
Господи, Родинка в центре этого ада, его Родинка.
Он бросил машину
Ему везло. Люди сидели по домам. Стреляли из двух мест, от ментовки и со стороны «Перекрестка», где был выезд на ростовскую трассу и в центр. Он видел, как люди в квартирах, ловя паузы в стрельбе, заклеивают разбитые окна скотчем.
Родинка даже не поздоровалась. Открыла дверь и пошла назад, в комнату. Сашка почувствовал себя задетым.
— Можешь поздороваться, хотя… — начал, идя за ней, и осекся на пороге детской.
Никита лежал на кровати. Лицо его было белым, а под глазами темнели багрово-синие овалы. Голова была обмотана бинтом. Он спал или был без сознания.
— Господи, что с ним?..
— Вчера пошла в магазин. Не хотела его брать… — Глаша спрятала лицо в руки, не в силах говорить.
Сашка прошел в комнату и опустился перед кроваткой мальчика. Поднял руку, хотел его погладить, но остановился, испугавшись. На лбу сына, с левой стороны, трепетала жилка под белой кожей, уходя под бинт.
— Я не знала, что там творится. Я думала… — ей опять не хватило воздуха, — это все в телевизоре, а мы-то…
— Что случилось, Глаша?
— Мальчишки напали. Мы пошли к магазину, а там… Мы развернулись и пошли обратно, а надо было бежать, но я подумала, что если бежать, они, как собаки, почуют страх и побегут за тобой…
— Тихо, Родинка, тихо…
Он хотел обнять ее, она предостерегающе подняла ладонь — не надо, справлюсь сама.
— Уже подошли к дому, и тут из-за угла… Человек восемь-десять. Маленькие все, Саша, школьники, лет по тринадцать… Пьяные. Вырвали сумку, заставили сережки снять, кольцо. А потом… Старший, лет пятнадцати, — Глаша выпрямилась и посмотрела в сторону. Голос ее стал спокойнее, как если бы она рассказывала о ком-то другом, — сказал, что у меня красивые сиськи. Чтобы я показала.
— Ублюдки черножопые!.. — ярость вскипела в Сашке, он сжал кулаки, руки задрожали.
Глаша посмотрела на него удивленно.
— Саша, это наши мальчики были. Я их знаю половину. Они ходили ко мне на кружки. Ваня Полетаев на йогу, Кирилл Андрейченко на рисование, я его маму хорошо знаю. Я показала им грудь, Саша. Ничего страшного. Тогда он попросил меня догола раздеться, только не здесь, а за гаражами, рядом. Я его спросила, он понимает, о чем просит? Он дал мне пощечину. Ему пришлось на цыпочки подняться.
Она снова замолчала, опустошенная рассказом.
— Чай будешь, Саш?
Он кивнул автоматически, не понял, чего она хочет, занятый осознанием услышанного. Она пошла на кухню.
— Стой, какой чай, что дальше было?..
— Никита бросился на него. С кулачками. Кроха шестилетняя, защитник мамкин. — Она улыбнулась и тут же прикрыла нижнюю половину лица рукой, чтобы не зареветь. — Он ведь его почти побил, мой мальчишка… Тот даже руками стал закрываться, а Ника лупил его наотмашь, а я стояла, как дура… Потом они все на него набросились. Толпой били. Саша, объясни мне, это же наши дети, не инопланетяне какие-нибудь, они же с нами жили, день за днем, откуда в них это, как они могут малыша ногами…
— Успокойся, Глаша, успокойся!
Она замолчала. Не стала плакать. Слеза прокатилась по ее щеке, как собравшаяся из мелких одна крупная капля по стеклу, во время дождя.
— Меня как… перемкнуло. Помню как пятно, как не со мной. Накинулась на них и стала бить, скотов… Вот у меня видок был! Из подъезда Муртаза выбежал, консьерж, помог. Надо ему денег дать или вещи какие-нибудь… Кое-как Никиту домой на руках донесла. Думала, убили…
Теперь она всхлипнула и стала говорить дальше высоким голосом, растягивая слова и плача, не заканчивая предложение, а переходя на следующее и его тоже бросая на середине:
— Обтерла его, как могла, вроде дышит. Вырвало его. Стала звонить, но не едет никто, понимаешь? Слава богу, участковая, хорошая тетка попалась, по телефону меня… Сказала, на сотрясение похоже… Опять, в аптеку не пойдешь, что дома было…
— А где твой… — Саша с трудом удержался от мата, поймав его на самом краешке губ, — долбаный муженек? Где Сергей? Отсиживается по своим… деревням?!..
— Не ори, — спокойно попросила Глаша, посмотрев на него так, словно впервые увидела, — ребенка разбудишь. А Сережа там, где и ты был. Не здесь. У вас, мужиков, всегда свои дела, важнее.
Потом пили кофе, курили. С ним она много курила, и вообще, становилась другой, не такой, как с Сергеем.
Он посмотрел Никиту. Ниже шеи тело мальчика было в синяках и кровоподтеках. Лицо или прикрыл, или по нему меньше попали.
— Ангел мой, — тихо, в платок прошептала Глаша.
Холодильник был полупустым. Порывшись в шкафах, Сашка нашел пачку спагетти, банку томатного соуса, чеснок и затвердевший кусок сыра. Он сварил макароны, посыпал их тертым сыром, достал из морозильника початую бутылку водки. Это он научил Сергея так пить, и Крайнев всегда держал там водку на случай, если Сашка заглянет.
Глашу развезло после третьей рюмки. До этого еще опилась валокордином, так что легло на старые дрожжи. Саша уложил ее на диван в гостиной, сунул под голову подушку, укрыл пледом. Он хотел поговорить, но сейчас было не время. Помял ступни, ее всегда это расслабляло, и он знал, куда жать, чтобы ей нравилось.
Проснулся Никита. Сашка покормил его. Мальчик чувствовал себя лучше, его больше не тошнило, но голова кружилась при малейшем движении. Они поболтали.
— Мы здесь задержались, — сказал мальчик.