Искатель, 1962 №2
Шрифт:
— Мне срочно нужны наличные, — сказал инженер и вышел.
Радист положил листок перед собой и задумался.
Юрковский сел и отодвинул локтем шахматную доску. Жилин сел в стороне.
— Осрамились, товарищ Барабаш, — сказал Юрковский негромко.
— Да, — сказал Бэла. — Эта работа не по мне.
— Откуда на Бамбергу попадает спирт, вы выяснили?
— Нет. Скорее всего, спирт гонят прямо здесь.
— За последний год компания отправила на Бамбергу четыре транспорта с прессованной клетчаткой. Для каких работ на Бамберге нужно столько клетчатки?
— Не знаю, — сказал Бэла. — Не знаю таких работ.
— Из
— Я не мог выяснить, — сказал Бэла.
— Но оружие все-таки есть?
— Да.
— Кто санкционирует сверхурочные работы?
— Их никто не запрещает.
Бэла сжал руки.
— К этой сволочи я обращался двадцать раз. Он ни о чем не желает слушать. Он ничего не видит, не слышит и не понимает. Он очень сожалеет, что у меня плохие источники информации. Знаете что, Владимир Сергеевич, либо вы меня отсюда немедленно снимайте, либо дайте мне полномочия хватать за шиворот гадов. Я ничего не могу сделать. Я вразумлял. Я просил. Я угрожал. Это стена. Для всех рабочих комиссар МУКСа — «красное пугало». Разговаривать со мной никто не желает. Плевать они хотели на международное трудовое законодательство. Я больше так не могу. Видели плакаты на стенах?
Юрксвский задумчиво вертел в пальцах белого ферзя.
— Здесь не на кого опереться, — продолжал Бэла. — Это либо бандиты, либо тихая дрянь, которая мечтает только о том, чтобы набить свой карман, и ей наплевать, сдохнет она после этого или нет. Ведь настоящие люди сюда не идут. Отбросы, неудачники. Люмпены. У меня руки трясутся по вечерам от всего этого. Я не могу спать. Позавчера меня пригласили подписать протокол о несчастном случае. Я отказался: совершенно ясно, что человеку вспороли скафандр автогеном. Тогда эта сволочь, секретарь профсоюза, сказал, что будет на меня жаловаться. Месяц назад на Бамберге появляются и в то же утро исчезают три девицы. Я иду к управляющему, и этот стервец смеется мне в лицо: «У вас галлюцинации, мистер комиссар, вам пора вернуться к вашей жене, вам уже мерещатся девки». В конце концов в меня трижды стреляли. Да, да, я знаю, что ни один дурак не старался в меня попасть. Но мне от этого не легче. И подумать только, меня посадили сюда, чтобы охранять жизнь и здоровье этих обормотов! Да провались они все…
Бэла замолчал и хрустнул пальцами.
— Ну-ну, спокойно, Бэла, — сказал строго Юрковский.
— Разрешите мне уехать, — сказал Бэла. — Вот товарищ, — он указал на Жилина, — это, вероятно, новый комиссар…
— Это не новый комиссар, — сказал Юрковский. — Познакомьтесь, бортинженер «Тахмасиба» Жилин.
Жилин слегка поклонился.
— Какого «Тахмасиба»? — спросил Бэла.
— Это наш корабль, — сказал Юрковский. — Вот что мы сейчас сделаем. Мы пойдем к управляющему, и я скажу ему несколько слов. А потом мы поговорим с рабочими. — Он встал. — Ничего, Бэла, не огорчайтесь. Не вы первый. У меня эта Бамберга тоже вот здесь сидит.
Бэла озабоченно сказал:
— Только нужно взять с собой несколько наших. Может случиться драка. Управляющий здесь подкармливает целую шайку гангстеров.
— Каких наших? — спросил Юрковский. — Вы же говорили, что ни на кого здесь положиться не можете.
— Так вы приехали один? — с ужасом спросил Бэла.
Юрковский пожал плечами.
— Ну естественно, — сказал
— Ладно, — сказал Бэла. Он отпер сейф и взял пистолет. Лицо у него было бледное и решительное. «Первую пулю я всажу в этого слизняка, — с острой радостью подумал он. — Пусть в меня стреляет кто угодно, но первую пулю получит мистер Ричардсон. В жирную, гладкую, подлую свою рожу».
Юрковский внимательно посмотрел на него.
— Знаете что, Бэла, — сказал он проникновенно. — Я бы на вашем месте пистолет оставил. Или отдайте его товарищу Жилину. Я боюсь, что вы не удержитесь.
— А вы думаете, он удержится?
— Удержусь, удержусь, — сказал Жилин, улыбаясь.
Бэла с сожалением отдал ему пистолет.
Юрковский открыл дверь и остановился. Перед ним вырос молодцеватый сержант Хиггинс в свежей парадной форме и в голубой каске. Хиггинс отчетливо взял под козырек.
— Сэр, — сказал он, — начальник полиции шахты Бамберга сержант Хиггинс прибыл в ваше распоряжение.
— Очень рад, сержант Хиггинс, следуйте за нами, — сказал Юрковский.
Они миновали короткий коридор и вышли на «Бродвей». Еще не было шести часов, но «Бродвей» был залит ярким светом и плотно забит рабочими. «Бродвей» гудел от встревоженных голосов. Юрковский шел неторопливо, любезно улыбаясь и внимательно вглядываясь в лица. Он хорошо видел эти лица в ровном свете дневных ламп — осунувшиеся, с нездоровой землистой кожей, с отеками под глазами, апатично-равнодушные, сердитые, любопытные, злобные, ненавидящие. Люди расступались перед ним, давая дорогу, а за спиной Хиггинса снова смыкались и шли следом. Сержант Хиггинс покрикивал:
— Дорогу генеральному инспектору! Не напирайте, ребята! Дайте дорогу генеральному инспектору!
Так они дошли до лифта и поднялись на этаж администрации. Здесь толпа была еще гуще. И здесь дорогу уже не уступали. Между усталыми лицами рабочих стали просовываться какие-то нагловатые веселые морды с усиками. Теперь сержант Хиггинс пошел впереди, расталкивая толпу голубой дубинкой.
— Посторонись, — говорил он негромко, — дай дорогу… Посторонись…
Затылок его между краем каски и воротником налился кровью и заблестел от пота. Шествие замыкал Жилин. Нагловатые с усиками протискивались в первые ряды толпы, перекликаясь:
— Эй, ребята, а кто из них инспектор?
— Не разобрать, они все красные, как томатный сок…
— Они насквозь красные, внутри и снаружи…
— Не верю, хочу посмотреть…
— Посмотри, я тебе мешать не стану…
— Эй, сержант! Хиггинс! Ну и в компанию же ты попал!
Жилину подставили ножку. Он не обернулся, но стал смотреть под ноги. Увидев под собой очередной ботинок из мягкой замши, он старательно, всем весом наступил на него. Рядом взвыли. Жилин посмотрел в перекошенное, побелевшее лицо с усиками и сказал:
— Извините, пожалуйста, какой я неуклюжий!
У него были здоровенные, необычайно тяжелые башмаки с рубчатыми магнитными подковами.
Шум вокруг нарастал. Теперь уже кричали все.
— Кто их звал сюда?
— Эй, вы! Не суйтесь не в свое дело!
— Дайте нам работать, как мы хотим! Мы не лезем в ваши дела!
— Убирайтесь к себе домой и там распоряжайтесь!
Сержант Хиггинс, мокрый как мышь, добрался, наконец, до дверей с треснувшей табличкой и распахнул ее перед Юрковским.