Искатель, 1962 №2
Шрифт:
Бэла копался в сейфе.
— Почему же? — сказал он. — Может, конечно. Инженеры здесь люди в общем неплохие. Хозяйчики.
В дверь постучали. Вошел угрюмый, облепленный пластырями Джошуа.
— Пойдемте, мистер инспектор, — сказал он хмуро.
Юрковский, кряхтя, поднялся.
— Пойдемте, — сказал он.
Джошуа протянул ему открытую ладонь.
— Вы камни там забыли, — хмуро сказал он. — Я собрал. А то у нас тут народ разный.
БЕСЕДА С МАРСОМ
Рисунки
— Марс! Марс, вас вызывает Земля! Марс!
— Слушаю…
— Здравствуйте, многоуважаемый Марс! Вас беспокоит редакция «Искателя». У нас в первом номере была напечатана беседа с Луной. Теперь подошла ваша очередь.
Из космических далей доносится явственный тяжелый вздох.
— Что такое? Вы, кажется, не очень обрадованы нашей просьбой о коротеньком интервью? Почему?
— Надоело слушать и читать о себе всяческие небылицы. Все началось с имени. Ну за что, спрашивается, древние греки и римляне окрестили меня в честь бога войны? Только за красноватый цвет моей поверхности? С этого и пошло: «Кровавый Марс», «Зловещий Марс»! Моих спутников вы заметили в телескопы только в 1877 году — казалось бы, ваша цивилизация уже достигла определенной зрелости, — а ничего лучше не придумали, как назвать их Фобосом и Деймосом. Страх и Ужас — ничего себе, приятную компанию вы мне устроили…
— Стоит ли обижаться? Зато вас лучше всех из планет знают на Земле.
— Спасибо за такую известность. Многим лишь кажется, что они меня знают. Только услышат мое имя, как начнут восклицать наперебой: «Ах, Марс! Каналы! Аэлита!» А всем ли известны бесспорные факты, давно установленные учеными? Ну вот вы, например, скажите, насколько мой год длиннее земного?
— Почти в два раза, кажется.
— Кажется… Почти… Разве можно так выражаться сейчас, в век космических скоростей и атомной точности?! Каждому школьнику, мечтающему о межпланетных полетах, пора бы знать, что мои сутки содержат 24 часа 37 минут и 22,4 секунды, а мой год равен 1,88 земного.
— Но ведь это установлено давно, а нас, естественно, больше интересуют ваши загадки. Например…
— Знаю, о чем вы сейчас спросите! Даже пари готов держать. Во время великих противостояний, когда нас разделяет всего каких-то 55 миллионов километров, я читаю этот вопрос на афишах, появляющихся буквально в каждом вашем городе и поселке: «Есть ли жизнь на Марсе?» Верно?
Беседа на миг прерывается, потому что в эфире звучат, с одной стороны, смущенное покашливание нашего корреспондента, а с другой — космический смех.
Кончив смеяться, Марс ехидно произносит:
— В связи с этим у меня есть встречный вопрос к вам, землянам. Почему на многих афишах с этим избитым вопросом нередко приписано: «После лекции — танцы»?
Эта проблема меня, признаться, мучает. Или танцы у вас служат особой формой познания? А может, просто без них трудно заманить людей на лекцию, где в сотый раз повторяется то, что всем известно?
— Для этого мы и попросили у вас интервью, дорогой Марс. И понятно, что проблемы жизни на других планетах особенно интересуют людей Земли. Что вы можете рассказать об этом нового?
— О, тут есть очень
Тогда Тихов высказал догадку о том, что моя растительность должна, видимо, сильно отличаться от земной, она способна поглощать инфракрасные лучи, чтобы сберечь тепло, которого у меня так мало. При этом линия хлорофилла в спектрах должна расширяться, и ее трудно заметить при наблюдении с Земли. Тихову и его помощникам удалось даже найти на Земле растения с примерно таким же спектром поглощения, какой получался при исследовании моих «морей»…
– Простите, что я вас перебиваю, но ведь это тоже не ново. Идеи Г. А. Тихова известны во всем мире.
— Верно. Но без этого предисловия нельзя говорить об открытии, которое недавно сделал американский астроном В. Синтон. Наблюдая несколько лет за моими «морями» в инфракрасной области спектра, он получил три интереснейших полосы поглощения, которые, оказывается, имеются в спектрах многих земных растений. Больше того, эти полосы поглощения присущи всем органическим молекулам типа СН! Вы понимаете, что это значит?
— Да. Если раньше данные спектрального анализа служили главным возражением против гипотезы существования жизни на Марсе, то теперь, наоборот, они становятся решающим доказательством этой гипотезы.
— Совершенно правильно.
— Значит, вас можно поздравить, дорогой Марс…
— Меня-то, пожалуй, не с чем, ведь я об этом знал. А вот ваших ученых надо, конечно, поздравить с замечательными открытиями. Число их с каждым годом растет. Изучив множество фотографий, сделанных в разных лучах спектра, харьковские астрономы доказали, что поверхность моих «морей» и «суши» разная. У «суши» она гладкая, а у «морей» — очень неровная.
— Это так же может служить доводом в пользу того, что ваши «моря» покрыты растительностью? И разница температур, кажется, доказывает то же самое?
— Да, сотрудники Харьковской астрономической обсерватории ухитрились поставить градусник моим «морям» и узнали, что температура в этих местах на 10–15 градусов выше, чем у «суши».
— И это подтверждает окончательно, что ваши «моря» покрыты растительностью, не так ли?
— Да. Теперь исследователи спорят уже о другом: что это за растительность? На основе поляризации отраженного света моих «морей» французский астроном О. Дольфус пришел к выводу, что растительность их должна напоминать земные лишайники. Его поддержал американец Д. Койпер, считающий, что в моем суровом климате вообще не могут выжить растения более высокой организации, чем лишайники и мхи. Но многие исследователи не согласны с этим, потому что у некоторых высших растений на Земле, например у хвойных и лиственных, отражательная способность весьма напоминает ту, какая наблюдается у моих «морей».