Искатель утраченного тысячелетия(изд.1974)
Шрифт:
– Как – уступить?
– Продайте.
– Что ж, это можно, – согласился Эдуард Кузьмич. – Что ж, флейту продам. Но раз на память инструмент покупаете, так очень не торгуйтесь, не скупитесь на цену. Сейчас принесу.
И таксист ушел.
Я остался в бывшей приемной доктора Климова. Как хотелось мне сразу ж начать стучать по всем стенкам этого дома! Сомнений нет: в этом забытом, запущенном доме доктор, по прозвищу Обойщик, который дружил с Рамо Лореном, спрятал… А что спрятал? И где?
В комнате по-прежнему остро
Какие колеса жизни раздавили этого странного доктора с флейтой француза?
Скорей бы вернулся Эдуард Кузьмич с флейтой! Уйти бы отсюда побыстрей… И зачем, собственно, мне эта флейта?..
– А вот и я! – воскликнул Эдуард Кузьмич. – Чертова банка закатилась куда-то. Едва нашел.
– Какая банка?
– Жестяная. Ведь флейту доктор в банке жестяной закопал. Получайте этот предмет себе на память… Порядок!
Эдуард Кузьмич стал вытирать крышку жестяной ржавой банки, самой обыкновенной банки из-под монпансье.
– Спасибо, – сказал я и положил на стол деньги.
С тяжелым чувством вышел я из дома доктора Климова, унося с собой банку с флейтой.
Часть восьмая
РАЗГАДКА ШИФРА
ЧЕТЫРЕХДНЕВНЫЕ ПОИСКИ
День первый. Я и кот осматриваем домик
Мой кот, старый Топ, поблескивая глазами, бродит из комнаты в комнату, обходит старые матрацы, из которых торчат пружины, ломберные и угловые столики, просторные кресла. Кот ходит, нюхает, деловито присматривается… И вдруг подбегает ко мне.
«Ах, ты еще не взялся за работу…» – с настороженным вниманием он смотрит на меня снизу вверх.
Мне становится неловко перед котом.
Итак, Топ, мы начинаем! Посмотрим прежде всего, как расположены комнаты.
Иду в прихожую. Кот доволен и следует за мной по пятам.
Маленькая прихожая. На вешалке висит брезентовый плащ старинного покроя, в углу – палка с серебряным набалдашником. В прихожей две двери; одна прямо – в маленькую гостиную, здесь, видно, пациенты ждали, когда доктор их попросит к себе в кабинет, другая дверь из прихожей – в знакомую мне комнату, где был кабинет доктора. Здесь и теперь стоит диван с помятым кожаным сиденьем и потертой спинкой и шкаф. А в нем за стеклом – деревянный стетоскоп и много медицинских книг. Ящики с яблоками увезены, но запах антоновских яблок, смешанный с запахом куриного помета, еще не ушел. В маленькой гостиной мягкие плюшевые кресла, стол, покрытый бархатной скатертью, старенькое фортепьяно с двумя свечами. Из гостиной две двери, одна – в маленькую спальню, другая в столовую. Из столовой ступеньки идут в кухню. Только окна гостиной глядят на улицу, а окна всех других комнат – в сад.
Домик как домик, в обстановке ничего примечательного.
Но всюду, во всех комнатах, кроме кабинета, творится на стенах какая-то несуразица. В одних местах обои сорваны и видна штукатурка, в других местах штукатурка отвалилась и видны неправильные ромбы, образованные дранкой, по которой наносился раствор, в третьих местах выглядывает тес. А еще кое-где обнаженные бревна, между которыми торчит пакля: ею проконопачены были пазы меж бревен.
Да! Недаром хозяину дома дали прозвание Обойщик.
– Кот! Топ! Слышишь, как шумит сад? Осенний вечер давно наступил.
А сад уже ошалел, предчувствуя близость зимы: шумит и шумит и кутается в мокрый влажный туман. Нора! Пора спать. Топ!
День второй. Стук-стук!
«Ты же мне всех мышей разгонишь… Стучишь! Стушь по стенам…» – заявляет мне кот.
Он шипит, негодует, ходит из комнаты в комнату. Мои стуки сбили его с толку: зачем этот стук и шум?
Прекращаю на минуту выстукивание стены. Наливаю коту в блюдечко молоко. Он лакает, но все время укоризненно поглядывает на меня.
– Пойми, Топ, – виновато говорю я, – я жду ответа от стен: где в них – под обоями или под штукатуркой – доктор, прозванный Обойщиком, что-то прятал.
Я продолжаю. Проходит день. Я стучу… стучу… И вдруг мне приходит в голову мысль: а что, если я сорву обои и еще, пожалуй, буду отбивать штукатурку?
Может быть, что-то спрятано и под штукатуркой. Не беда – потом вновь оклею и оштукатурю.
Надо купить рулоны обоев. И еще у маляров приобрести штукатурную лопатку-«кельму», толстый нож и «сокол». С него буду сбрасывать раствор на стену.
Сказано – сделано. Пошел в магазин, разыскал маляров. Вернулся поздно. Устал.
…Тускло горит под потолком запыленная электрическая лампочка. Но я все рву обои, стучу по стенке, а потом выламываю штукатурку.
Тянется ночь. Шумит за окном сад. Надо бы договориться с садом: ведь после осени и зимы у него будет и весна и лето. И ни к чему шуметь ему, бедовать за окнами и за стеной так без конца, без передышки… А я вот, как ни крути, не нашел еще тайны француза Рамо в стенах этого домика. Стены молчат… А сад за стеной все говорит, горюет, горюет.
Вдруг кот настораживается. За окном в саду какой-то странный шорох. Прислушиваюсь. Подбегаю к окну. Слышу чьи-то удаляющиеся шаги. Резко распахиваю окно:
– Кто там?
Молчание. Тишина. Но чувствую: из глубины осеннего шумящего сада кто-то за мной подглядывает.
Этого еще недоставало!
День третий. Рву… Ломаю… Стучу…
Уже сорвал обои, взломал всю штукатурку в кабинете доктора… Ничего не нашел. Принимаюсь за срывание обоев и взлом штукатурки в той комнате, которая была когдато маленькой гостиной доктора Климова.