Искатель. 1962. Выпуск №3
Шрифт:
«…Со скалы Сэт-Паразан увидел костры племени черноволосых. Они светились, как волчьи глаза, и закрывали весь горизонт. Это был конец племени онкилонов. Сэт-Паразан спустился вниз, где в отдельных ярангах стонали раненые, и девушки прикладывали к их ранам сухую траву. Старики во главе с Отцом племени безнадежно пили одурманивающий настой мухомора. Они хотели увидеть духов, которые подскажут им выход.
— Я видел костры на севере, — сказал Сэт-Паразан. — Там — люди. Мы должны плыть туда. Ведь черноволосые не умеют водить каяки.
— Ты врешь, — ответил Отец племени. — На севере только
— Я видел костры на севере, — сказал снова Сэт-Паразан.
— Идем же, покажи, — сказали старики.
Закутанные в медвежьи шкуры, недовольно ворча, они карабкались по мокрым камням наверх. Отчаянно шумело Чукотское море.
Они дошли до середины. Дальше утес был неприступен. Костры черноволосых пылали на юге волчьей подковой.
— Где твои люди, лгун? — спросил Отец племени. — Мы видим только лед и море на севере. Мы видим нашу смерть на юге.
— Надо залезть еще выше, — сказал Сэт-Паразан. — Но никто из вас не может сделать этого. Разве вы не слышали о существовании земли Храхай?
— Плывем на север! — кричали онкилоны. — Плывем к далеким кострам!
Они уплывали на север. Каяки шли стремительной стаей. Ведь онкилоны были Морские Люди. Голые по пояс юноши и девушки стоя работали веслами. Водяная радуга взлетала над лопастями.
— Ай-хо! — гремел боевой клич онкилонов. Этот крик заглушал шум волн. Свободная кучка людей уплывала от смерти и рабства…»
В общем все онкилоны уплыли на север. Больше их никто не видал. По необузданному Лешкиному замыслу, племя потом двинулось к востоку и вдоль калифорнийского побережья попало на остров Пасхи.
Снег шуршал по палатке. Наверное, он завалил уже всю тундру. Слегка мерзли в мешках ноги. Мы грели друг друга сквозь шерсть и брезент.
— Ты неплохо сочиняешь, — сказал Мишка. — Откуда это?
— Читал. — Лешке, видимо, льстило наше внимание. — Этот год уже потерян, — мечтательно сказал он. — На будущий поступлю в институт. Буду историком.
— Древние греки, — сказал Мишка. — Катулл, Лукулл, Венерины мифы. Актуальная для нашего времени специальность!
— Старики будут довольны.
— А ты, Валька, кем будешь? — спросил я.
— А кем я буду, — ответил Валька. — Как есть — работягой. Мои старики уже давно насовсем довольны.
— Все дело в самом себе, — сказал Виктор. — Уж на возможности у нас жаловаться не приходится.
— Подзатыльник надо! — вздохнул Гришка. — Человек без подзатыльника не может.
— Снег-то перестал, — сказал Мишка.
Этот день пришел обычно, как приходит домой с работы старший брат. Я издали вижу, как прыгает в неловкой пробежке Виктор. Нескладная Валькина фигура поспешает рядом. У Виктора в руках полевая сумка, на Вальке — рюкзак. Мы все поняли, что это и есть тот самый день.
— Есть, — говорит Виктор. — Крохотная жила, но есть!
Он трясущимися руками берет у Вальки рюкзак и развязывает
его. Розовые, фиолетовые блестки, хрупкие комочки режут кварц. Вот он, миридолит! Есть!.. Легкая радость и опустошение наполняют нас.
Герой дня Валька. Они были на двурогой вершинке, что
Решено переносить лагерь. Мы должны теперь перевернуть каждый камень возле той горушки. Мы должны… Нам много что надо теперь сделать, чтобы не запоздать с основной программой.
Вечером спирт. Лежала у Мишки в рюкзаке заветная бутылка. Мишка сходил вниз по речке за гусями, принес четыре штуки. Мы пьем за технику, за миридолит, за романтика Кахидзе.
Огромным оранжевым кругом падает за горизонт солнце. Захмелевший Виктор произносит речь. Упоминает о том, что пока мы гоняли бумажные шарики по коридорам в институте и стояли у кассы за стипендией, в общем тогда наш уважаемый Валька уже слесарил, создавал, так сказать, материальные ценности. Мишка переводит разговор на другое.
Тощий, скуластый, грязнолицый Валька держит обеими руками кружку. Что-то теплое, как кровь на щеке, шевелится у меня в душе.
Стоп, парень! Не надо сантиментов. Ты мужчина, ты много видал таких хороших ребят, много прошло их мимо. Пройдет, к сожалению, и Валька. Где сейчас владимирский Коля, по кличке Гамильтон. Где светлая душа Леня Пуговкин? Создают где-то материальные ценности рабочие пятого разряда. А ведь спали в одном мешке… Да, мир крутится по какой-то кривой, может даже по спирали. Миридолит есть, сантименты по боку! Человек сам переводит стрелки на своих рельсах.
Мы пьем за дружбу. Дружба — это что? Необъяснимые симпатии случайно столкнувшихся индивидуумов? А можно ли ее носить с собой в бумажнике? Не лезь в циники! Дружба — это когда вместе создают материальные ценности. Об этом я читал в книгах.
Мы пьем за первооткрывательство. Первооткрыватель — это Виктор. Начальник партии. Ну, и мы с Мишкой. Интеллектуальная, так сказать, прослойка. В списке будет и наш шеф — будет инженер-лейтенант саперных войск Кахидзе!
Мы сидим возле примуса, как возле костра. Здесь нет даже березки. Один ягель, почему-то синего цвета. Ягель и осока, спрятанные ночью. Мишка поет наши песни. Валька куда-то исчез. Я нахожу его возле ручья. Он сидит, закутавшись в телогрейку, и булькает по воде камушками.
— Ты чего? — спрашиваю я.
— Так… — отвечает Валька. — Кидаю камни. Песен ваших я не знаю. Умный разговор поддержать не могу.
Подходит Мишка.
— Давай потолкуем, Валюха, — говорит он.
— О чем?
Я оставляю их вдвоем.
— А ведь завтра пятое число, — говорит Виктор. — Должен быть самолет.
В нарушение всех законов природы самолет действительно прилетает. Мы быстро поджигаем траву. Желтый дым ползет вертикально в небо. Черная точка стремительно вырастает в размерах. Самолет делает кольцо. Виктор выпускает красную и зеленую ракеты. «В лагере все в порядке, больных нет, работу продолжаем». С самолета падает тюк. Письма, газеты, журналы. Я быстро выхватываю конверты с круглым Ленкиным почерком. Шуршание бумаги и строчки писем заполняют вселенную…