Искатель. 1962. Выпуск №4
Шрифт:
— Поставить дымзавесу!
Молочный хвост, подхваченный ветром, пополз за «МО-239». Катерники сосредоточили огонь на фашистском флагмане. Кипела вода вокруг, в воздухе свистели пули и надсадно выли осколки. «Морской охотник» несколько раз встряхивало, но хода он не сбавлял.
Прорезав строй, катер стремительно разошелся с противником. Зная, что фашисты будут продолжать преследование, Гончарук положил его на обратный курс. Фашисты тоже повернули. Только теперь три их катера были скрыты за дымовой завесой и не могли вести огонь; рискуя попасть
Это удалось: фашистский флагман был отрезан от остальных судов и метрах в ста от «МО» взлетел на воздух.
Прорезав свою дымовую завесу, «МО-239» снова устремился на противника. И еще один катер врага погрузился в воды Балтики. Третий от полученных повреждений потерял ход. На нем вспыхнул пожар. Не пытаясь продолжить бой, фашисты начали отходить.
…Между тем спускались сумерки. Наши самолеты, посланные с Ханко, не нашли «МО-239». Они заметили только четыре катера противника, отходивших к Даго…
После боя Гончарук осмотрел катер. Из трех моторов в строю остался один. Дважды на «морском охотнике» возникал пожар, но оба раза его быстро ликвидировали. Через многочисленные пробоины, наскоро заделанные пробками, поступала вода. Вышли из строя все компасы, был исковеркан прожектор, едва держалась мачта.
Как вспоминает Семен Гончарук, переход к Ханко в таких условиях оказался, пожалуй, не легче самого боя. Стемнело, маяки не горели. Гончарук, контуженный в бою, боялся налететь на камни где-нибудь у вражеского берега.
Но моряки и здесь победили. Мотористы, возглавляемые Смирновым и Кулагиным, ввели в строй сначала один двигатель, а потом и второй. Поврежденный катер, зарываясь на встречной волне, медленно направился на базу.
Ночью он вошел на рейд Ханко, донес о бое и о своих потерях и попросил оказать помощь. К пирсу «МО-239» подвели на буксире.
Здесь рассказано лишь о некоторых эпизодах героической обороны Моонзундского архипелага в 1941 году. Нет сомнения в том, что дальнейшие исследования и поиски позволят наиболее полно восстановить картину тех незабываемых дней.
Светлана Чекрыгина
«ВКЛЮЧИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, СОЛНЦЕ!»
В «страну вечного лета» я поехала в поезде, идущем… на север. На вагонах надписи: «Москва — Ленинград».
…Далеко не все знают, что в Ленинграде есть улица с чудным на первый взгляд названием — «Дорога в гражданку».
Когда кончается война, когда отслужит солдат свой срок, он говорит: «Все! Выхожу на гражданку».
Вот на этой улице, на дороге от войны к миру, и начинается «страна вечного лета». Какая она?
Может, там булки растут прямо на грядках? А редиска размером со свеклу? Может, там уже вывели «римский огурец» ростом с дом, как в басне Крылова?
Все это, конечно, сказки, но первый человек из «страны вечного лета», с которым я познакомилась, в ответ на мои вопросы рассказывал истории, тоже очень похожие на сказки. Вот одна из них.
В некотором царстве, в некотором государстве росли самые разные деревья. Благоухала акация. Поднимались к небу тополя.
Солнце просыпалось рано, и вместе с ним просыпались все растения.
По утреннему холодку они принимались за дело. Попьет дерево соков, посмотрит в небо — до заката еще далеко — и примется строить ветки. За день успеет сделать много, а за лето — и подавно.
Прошла тысяча лет. А может, и тысяча тысяч. С каждым годом лето становилось короче и холоднее. Все раньше начало замерзать море. Льды двинулись на берега, разножевывая круглые бока скал, проникая сквозь раны-трещины все дальше и дальше. Рухнули под их тяжестью деревья. Тяжелые тучи затянули небо.
Закрутились вихри холодных ветров. Закружились сорванные листья, семена…
Долго ли, коротко, но случилось так, что семена тополя и акации снова попали в теплую южную страну. Отоспались. Проснулись. Потянулись. И вынырнули из-под жаркого одеяла земли. Проснулись вроде вовремя. Как всегда. А вокруг тьма кромешная. Ждали-ждали, пока выйдет солнышко. Пока дождались, намаялись, устали. Чувствовали себя плохо и за день успели сделать много меньше, чем хотели.
Так и пошло изо дня в день. Тяжело приходилось растениям. С грустью вспоминали они о далекой стране, которую покинули. Каждую ночь во сне видели рыжее, лохматое солнце. Оно медленно брело по небу. Они мечтали о нем, как голодный мечтает о хлебе. Каждый вечер всеми порами своих листьев они требовали что-то.
Но язык растений не так уж прост. И ботаники той страны, куда попали скитальцы, не понимали его — ведь это был язык чужестранцев. А за то, что они медленно росли и рано теряли листья, прозвали их лентяями.
Но один из ботаников не мог успокоиться — он все раздумывал, почему эти растения ведут себя иначе, чем другие: может, тут дело вовсе и не в лени? «А в чем же?» — спросили у него. Он ответил:
Наверное, это был дельный совет, потому что ботаники разных стран решили им воспользоваться. Попытались узнать азбуку того языка, на котором говорят растения.
Первый мой рассказ будет о ботанике Турнуа из Парижа.
Каждое утро — не важно, было оно солнечным или пасмурным — Турнуа шел пешком через Аустерлицкий мост.
Войдя в Ботанический сад, он первым делом отправлялся к посевам декоративного японского хмеля и знакомой всем конопли. Уже много дней они не давали ему покоя.
— Вы ведете себя ужасно, — говорил он им. — Весна и лето были такие солнечные. А вид у вас далеко не цветущий, то есть буквально ни цветочка.