Искатель. 1962. Выпуск №4
Шрифт:
Турнуа долго стоял на месте, покачивая головой. Эти два растения поставили его в тупик. Посеянные весной, они росли быстро, но очень долго не начинали цвести. А те, которые он посеял осенью в теплице, расцветали очень скоро, хоть были и невысокого роста. В чем тут дело?
Однажды он заметил, что те растения, которые росли в затененном месте, расцвели раньше.
— Может быть, вы мало спите? — спросил своих подопечных Турнуа. — Попробую-ка я укладывать вас пораньше. — Он стал убирать их в темное помещение и укоротил им день до шести часов. И сразу хмель и конопля повели себя,
— Ага! Значит, встречаются среди вас такие, которым по душе короткий день, — вот что сказал Турнуа своим подопечным тогда, когда закончил свой опыт, и назвал их короткодневными.
Так было разгадано первое слово на языке растений.
Лет через десять после того, как Турнуа уговорил хмель и коноплю зацвести поскорее — а было это в 1912 году, — в Австрии доктор Клебс «колдовал» над молодилом. Эта многолетняя трава, которую в простонародье называют «заячьей капустой», никак не желала образовывать стебель и цвести зимой в теплице. Что только не делал Клебс с упрямым растением: и подкармливал, и оставлял без едм, и поил, и не давал ему пить, согревал и охлаждал, — а оно выпустит розетку из сочных листьев — и дальше ни с места!
И однажды вечером, когда угасли последние солнечные лучи, он включил над молодилом электрическое солнце.
Новый режим дня явно пришелся растению по душе. Через несколько дней образовался стебель, и вскоре молодило зацвело.
Клебс, довольный, потирал руки: загадка была решена.
Оказывается, для того чтобы расцвести, некоторым растениям нужны длинные дни, нужно побольше солнышка. Значит, есть растения длиннодневные.
Так было разгадано второе слово на языке растений.
Но надо сказать, что Турнуа и Клебс решили частные вопросы. При этом они сделали обобщения, основываясь на которых два американских ученых, Аллард и Гарнер, пошли дальше. Они искусственно продлевали и укорачивали дни. Они ставили подопытные растения на маленькие вагончики и закатывали их в небольшие темные домики. Солнце в этих домиках «всходило» и «закатывалось» тогда, когда это было нужно ученым.
Аллард и Гарнер узнали много любопытного. Рис оказался очень чувствительным к изменению дня. Сроки его зацветания менялись, даже если солнце просыпалось для него раньше или позже не только на минуту, но даже на секунду. А вот малина не обращала внимания на то, сколько светит солнце — семь часов или круглые сутки, — и зацветала всегда в одно и то же время.
Проделав множество опытов, Аллард и Гарнер разделили все растения на короткодневные, длиннодневные и нейтральные. К нейтральным были отнесены такие, которые вели себя, как малина.
Так был открыт фотопериодизм — реакция растений на суточные сочетания света и темноты. Оказывается, растения как бы привыкают к определенной длине дня и передают эту «привычку» из поколения в поколение.
Но чем же тогда объяснить, что южане — тополь и акация — лучше чувствуют себя на севере? Тут они и зацветают раньше и дольше не теряют листья. Этого не сумели объяснить ни Турнуа, ни Клебс, ни Аллард и Гарнер.
Загадку решил человек, написавший в своей автобиографии слова, которые обычно в автобиографиях не пишут. Вот она,
«Родился 15(28) ноября 1904 года ъМоскве. В 1922 году окончил среднюю школу в Твери, а в 1927 — Ленинградскую лесотехническую академию.
Студентом второго курса поступил на работу во Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур, ныне Всесоюзный институт растениеводства, где и проработал до эвакуации института из Ленинграда.
С 1926 года был ассистентом по дендрологии в отделе натурализации ВИРа.
В 1928 году мною было сделано наблюдение, которое определило мою дальнейшую исследовательскую работу. Изучая рост и поведение белой акации в условиях Москвы и Харькова, я обнаружил, что ежегодные приросты сеянцев и саженцев значительно больше под Москвой, чем на Украине. Это странное на первый взгляд явление заставило меня поставить в 1929 году первые опыты по фотопериодизму. И с тех пор и до сего времени я неизменно занимаюсь фотопериодизмом».
Дальше вехи: кандидат, доктор, работ столько-то, орден Ленина.
«…Мною было сделано наблюдение, которое определило мою дальнейшую исследовательскую работу».
И это наблюдение связано с акацией. Скупые строчки автобиографии похожи на сокращенную запись в блокноте. Только автор может расшифровать ее и рассказать
— Расскажите, пожалуйста, о тайне тополя и акации.
— Тополя?
Я сижу в кабинете на той улице, которая называется «Дорога в гражданку». На столах — колбы, штативы, реторты. На окне — два кустика мимозы. Кабинет как кабинет. Ничего необычного. И даже на дверях нет таблички с надписью: «Заведующий лабораторией светофизиологии доктор биологических наук Б. С. Мошков».
Хозяин кабинета Борис Сергеевич Мошков сидит напротив меня. Он высок, очень подвижен. Лицо гладкое, морщины только на лбу. И почти белые от седины, густые с крутыми завитками волосы. Он рассеянно чертит что-то в блокноте. Потом поднимает глаза и задумчиво спрашивает еще раз:
— Тополя? Давняя это история… Возвращался я из Сухуми в Ленинград с практики. Была поздняя осень. Трава была еще зеленая, а тополя уже облетели.
Приехали в Ленинград, смотрю, что такое? Тополя совсем зеленые. Удивился я: ведь тополь — южное растение. Почему же там, на юге, он уже растерял всю свою красу, а здесь нет? Почему? Попытался найти ответ на этот вопрос в книгах и не нашел. Но одна мысль, высказанная Тимирязевым, помогла мне выбрать правильное направление. Вот она.
«…более долгий период при менее значительной высоте солнца оказывается более полезным, чем период более короткий при более высоком стоянии солнца».
Мне оставалось проверить эту зависимость на опыте. Я посеял акацию и тополь под Харьковом и под Москвой. На севере они росли быстрее и раньше зацветали…
Кажется, есть основание прийти к выводу, что растениям полезнее длинный день. Но два опыта — это еще не доказательство. Борис Сергеевич ставит все новые и новые эксперименты с разными растениями. И вместо того чтобы прийти к ясности, он все больше и больше запутывается.