Искатель. 1962. Выпуск №6
Шрифт:
Риттер поворачивается.
— Капитану Дигирнесу? Знакомое имя.
— Еще бы. Вы убили его в день нашей встречи. В Тромсё у него жена и двое детей. Может быть, вы жили с ними на одной улице.
Риттер долго молчит.
— Да, — говорит он наконец, — все могло бы быть иначе, если бы не наша злосчастная встреча…
— Не мы искали ее… Та радиограмма, что мы получили на корабле, тоже входила в ваши сводки?
— Что? — Риттер выпрямляется. — Какая радиограмма?
— Радиограмма, которая навела наш транспорт
Риттер пожимает плечами.
— Первый раз слышу. Я узнал о гибели вашего корабля из судового журнала.
— О гибели — возможно, хотя и были уверены в этом. А о самом корабле? Вы же приняли наш «505». К вам взывали: «Спасите наши души!» Вы охотно откликнулись…
— Вы ошибаетесь. Если бы даже наш радист и принял такой сигнал, он не имел права отвечать. Операция «Хольцауге» 1* предусматривает полную секретность.
— Операция?..
Риттер молчит.
— Как вы сказали: операция…
— «Хольцауге», — устало говорит Риттер. — «Деревянный глаз», сучок… Вам немного даст это название.
Риттер прикрывает глаза. Я чувствую, что тоже безмерно устал. Пора устраиваться на ночлег.
Теперь нечего опасаться Риттера, но я все равно не засыпаю, пока не заснет он. Риттер ворочается, шумно вздыхает.
— Майн готт! Если бы год назад я мог предположить… Вы спите?
— Нет.
— У вас есть дети?
— Нет.
— У меня двое.
— Я знаю.
— Франц и Губерт… Вы счастливец. У вас нет воспоминаний… Почему вы спросили, что я делал в этот день год назад?
— Так. Просто так. Давайте спать.
Риттер затихает.
…Наш эшелон встал на запасных путях далеко от вокзала, и я долго пробирался через рельсы, маневровые тупики и сортировочные горки.
За пакгаузами была деревянная, незнакомая мне Москва.
По узким, мощенным булыжником переулкам я вышел на Садовое кольцо. Придавленный свинцовым небом город был непривычно пуст.
Я знал, что Нина вместе с заводом эвакуировалась на Урал, но все-таки из первого же автомата позвонил домой и в конструкторское бюро. Мне, конечно, никто не ответил.
…В подъезде нашего дома лифт не работал. Между четвертым и пятым этажами было нацарапано: «Вовка + Светлана = любовь».
Мне никто не повстречался до самого девятого этажа.
В тишине квартиры хлопала форточка на кухне: ее забыли закрыть, уезжая.
В комнате с окон были сняты занавески. Пружинный матрац на самодельных козлах покрыт чертежной «синькой». Повсюду лежал слой пыли. На столе белела придавленная книгой записка. У меня гулко забилось сердце.
«Никогда не думала, что это так немыслимо — жить без тебя…»
Я вышел на кухню и закрыл форточку. Стало совсем тихо. Вечерело. Над центром города подымались аэростаты.
Я не мог сидеть один в этой тишине. Подошел к телефону, набрал наудачу номер Даньки Сазонова. Мне ответил женский голос.
— Кто его спрашивает? — голос прозвучал странно.
— Институтский товарищ, — почему-то я не назвал себя.
— Дани нет, — глухо ответила женщина.
— Нет в Москве?
— Он погиб в сентябре под Гжатском.
За окном завыла сирена воздушной тревоги. Я погасил свет и поднял на кухне штору светомаскировки. В вечернем небе метались прожекторы, вспыхивали фейерверки трассирующих снарядов. На крыше соседнего дома дежурил патруль противовоздушной обороны: двое мальчишек и девушка в лыжных брюках.
В кухонном шкафу-подоконнике я нашел немного спирта-сырца — сосед протирал им стекла и зеркала, когда мы въехали в квартиру.
Я сидел без света на кухне у окна, и передо мной стояла кружка разведенного спирта. На крыше напротив девушка в лыжных брюках неотрывно смотрела в небо.
«Никогда не думала, что это так немыслимо — жить без тебя…»
Это был мой день рождения. Мне исполнилось двадцать четыре года.
1*Операция «Хольцауге» действительно имела место во время войны. Об этой гитлеровской операции и ее бесславном конце упоминается в записках английского полярного исследователя Джемса Скотта «Ледниковый щит и люди на нем», в книге польских журналистов Алины и Чеслава Центкевичей «Завоевание Арктики» и ряде других материалов, посвященных истории исследования Севера. «Ничья земля» не документальное произведение, но некоторые ситуации повести подсказаны жизнью.
Сегодня утром у нас оставалось четыре банки консервов.
Остров, как заколдованный, стоит перед нами, возвышаясь над белой равниной.
В бинокль он уже отчетливо виден во всех деталях. Светлая полоса, которую я разглядел почти две недели назад, — вершина ледника, крутым обрывом спускавшегося к морю. Никаких признаков людей там нет. Вероятно, станция на противоположной низменной стороне. До берега не больше 10–15 километров — один переход по хорошей дороге.
Но кругом мелкий битый лед. Целыми днями мы осторожно перебираемся с льдины на льдину. Лед шершавый, в застругах, полозья нарт почти не скользят. Но самое страшное — переменился ветер. Он теперь дует с северо-запада, и за сутки нас относит к югу едва ли не на весь дневной переход.
Каждый вечер мы с отчаянием смотрим на недоступный берег, Риттер страшно исхудал. У него болят обмороженные ноги* Он громко стонет во сне.
После завтрака я выкинул еще одну очищенную до блеска банку из-под тушенки.