Искатель. 1963. Выпуск №3
Шрифт:
Теперь сделано, кажется, все. Катапульта не любит малых высот. Ну, еще раз! Пять девятьсот.
Машину тебе уже не спасти. А ты будешь нужен. Вот и все решение.
Четырнадцать тридцать на циферблате. Запомни!
Пять-шесть секунд, не больше. Весь твой лимит.
Брось педали, сейчас они бесполезны. Поставь ноги на подножку кресла. Это очень трудно: штопор. Ноги разбрасывает в стороны. Словно в дурном сне — тело не слушается, не подчиняется тебе…
ЧП
— Самолет
Начштаба глядит на стол. На плексигласе, подсвеченном изнутри лампочкой, темнеет карандашная линия — курс Куницына. Перехватчик шел над морем.
— Попробуйте довернуть его поближе к берегу. Дайте курс.
Нет, далековато забрался. Не выбраться Куницыну к суше. Его машина теряет высоту. Катапультироваться — единственная команда, которая поможет ему.
Динамик доносит с высоты невнятный хрип, клекот. Им, штабистам, не надо объяснять, что это значит. Они тоже летчики. Значит, Куницын выводит машину из падения. Перегрузка оторвала ларинги от горла, погасила голос пилота. Парень борется.
Локаторы отмечают дальнейшую потерю высоты. Катапультироваться! Надо спасти пилота.
Молодец парень. Не растерялся.
Дыхание военного времени ощутимо на командном пункте. Вот в такие напряженные секунды и проверяется боеспособность всей части: если он там, один на высоте, сумел сделать все как надо, значит получил хорошую выучку. Значит, была у него добрая школа.
Все сделано правильно. Катапультирование теперь — единственный выход. Операторы впились глазами в экраны локаторов. Сейчас произойдет раздвоение цели. Кресло, выброшенное из кабины, тоже станет крохотным пятнышком на индикаторе.
Снова хриплый, невнятный голос:
— …та пять… уюсь… Хронометрист отмечает:
— Четырнадцать тридцать.
И тут же — чистый, звонкий голос Кривцова:
— Я — пятьдесят один! Дублирую: «Высота пять, катапультируюсь!» Засеките место! Засеките место.
— Тридцать первый, отвечай! — кричит Кривцов, забыв о том, что ларинги улавливают малейшее колебание голосовых связок.
Молчание.
Кривцов смотрит на приборы: его машина успела потерять 5 тысяч метров. Где-то рядом, в последних витках штопора, падает безжизненный истребитель Куницына.
В шлемофоне звучит голос начальника штаба.
— Вас понял, снижаюсь, — отвечает Кривцов. Четырнадцать тридцать одна. Самолет входит в вираж, и летчик впивается глазами в открывшийся сектор неба: не вспыхнет ли где-нибудь на сером фоне облаков оранжевый огонек парашюта?
Отогнутые назад крылья «МИГа» срезают клочья облаков. Видимость ухудшается.
Скоростная машина предназначена для перехвата, для боя, но не для такого поиска. Не успеешь и голову повернуть, а позади — десяток километров…
Летчики живут как бы в двух разных измерениях времени на земле и на небе. Полет реактивного истребителя — минуты, и в эти минуты расходуются запасы нервной энергии и мускульной силы. Летчик, как и его машина, работает на максимале.
И, быть может, именно поэтому на земле, в быту, в домашней обстановке летчики, как правило, спокойны и неторопливы, сдержанны и нерасточительны на слова и жесты. Они словно аккумулируют нервный заряд, чтобы снова разрядить его в те минуты, когда скорость решает все.
Катапульта выбросила Куницына из мира высоких скоростей, а Кривцов продолжал оставаться в нем. И он ничем не может помочь другу.
Четырнадцать тридцать три.
С аэродрома взмывает спарка. Это самая «тихоходная» машина, которая нашлась на аэродроме.
Правда, о ее скорости лет пятнадцать назад мечтали самые отчаянные летчики. Но время быстро меняет понятия. То, что нчера называлось боевым скоростным истребителем, сегодня — лишь учебная машина.
На истребителе спаренные кабины с дублированным управлением. Обычно впереди сидит ученик, сзади учитель. Но сегодня в двух кабинах, за двумя одинаковыми щитками с приборами, сидят летчики, опыта и искусства которых, пожалуй, хватило бы и на четыре машины. Два майора — Железников и Буянов.
Спарка идет на бреющем. Горки, поросшие редколесьем, маленькие домики рыбачьих поселков.
— Обследуйте двадцать четвертый квадрат, — слыша! Буянов и Железников голос командира части.
Ниже. Еще ниже. Изгиб берега, и открылась черная плоскость.
Самолет на бреющем ходит над морем, ищет оранжевое пятнышко жилета или надувной лодки. Облачно, серо. Здесь, в облаках, уже сумерки — темнеет быстро.
— Возвращайтесь на базу! — слышат пилоты приказ. — Вертолет в воздухе.
Эстафета поиска принята.
В последние секунды удается подтянуть, поджать ноги. Куницын собирается в комок, готовый принять удар катапульты.
Вот она, красная скоба — курок катапульты. Защитная резиновая шторка закрывает лицо, откидывается фонарь кабины, срабатывает взрыватель.
Удар.
Один миг. И человек стал снарядом. Выстрелил собой в небо.
Свист ветра. Земля словно опрокидывается и кладет на плечи летчика свою миллиардотонную тяжесть.
Рядом с ним кувыркается в воздухе плексигласовый фонарь.
Расстегиваются привязные ремни — сработал автомат. Толчок ногами в подножку, и летчик расстается с последней частицей самолета — креслом.
Сотни раз он проделывал эту операцию на тренировках и впервые — в воздухе.
Щелчок — стрелой вылетает вытяжной парашютик, развертывая шелковое оранжевое полотнище. Натягиваются стропы. Стремительное падение переходит в плавный спуск.