Искатель. 1964. Выпуск №5
Шрифт:
Открыв один из ящиков, Семен вдруг загремел металлом.
Ричард погасил фонарь.
В доме по-прежнему стояла тишина, словно он был необитаем.
— Парабеллум! Парабеллум нашел! — прохрипел Семен.
— Ну! — воскликнул Ричард. — Живем, братцы!
— Пора уходить, — сказал Мазур. — Главное — оружие достали. Не мечтал даже. А жадничать нечего. Все равно всего не унесешь.
— Еды бы побольше…
— Два рюкзака. Чего жадничать! На жадности все воры влипают, — шепнул Ричард.
— Идем, Семен.
— Иду, майор, иду.
Они
— Нахапали! — встретил их тот.
— И сотой доли своего не взяли, — ответил Семен. — А лучше ты помолчи.
Мазур несколько секунд стоял принюхиваясь, потом сказал:
— Тут, внизу, вроде болото есть. Туда и пойдем.
Они двинулись вниз. Когда переходили дорогу, за поворотом сверкнули фары автомобиля. Тогда они побежали быстро, задыхаясь от тяжести рюкзаков.
Только через час под ногами захлюпала вода. Беглецы вошли, наконец, в болото. Оно уже окутывалось предрассветным туманом. Продвигались без тропы, часто петляли, обходя топкие места. Мазур боялся одного — что рассвет застанет их на открытом месте.
Они остановились, когда вошли в мелкий ельник, густой и пахучий.
Тут их и застал рассвет.
Ричард достал из своего рюкзака бритвенный прибор, зеркало, ножницы и трое часов.
Умывшись в болоте, беглецы переоделись и приобрели вид вполне цивильных людей, а шляпы скрыли стриженые волосы.
Настроение было бодрое. Однако Мазуру не нравилась излишняя возбужденность Ричарда.
Завтракали по-королевски. Головка сыра оказалась голландской, копченая колбаса, по мнению всех четверых, была явно не немецкого происхождения. Две бутылки вина, оплетенные в соломку, — итальянские.
К десяти часам утра туман над болотом растаял.
Как и предполагал Мазур, они оказались далеко от берега. Кругом была открытая местность с редкими купами ивняка, которая хорошо просматривалась. Это еще больше убедило их в безопасности и улучшило настроение.
— Вы отдыхайте, — сказал Мазур. — Я подежурю первым.
Ему действительно не хотелось спать.
— Приятно отдыхать «под небом Шиллера и Гёте», — сказал Ричард.
— Дурак ты, — отозвался седой.
— Я не шучу, — ответил Ричард. — Над концлагерями совсем другое небо. И над фашистами тоже.
Семен ничего не сказал, только вздохнул. И все замолчали.
Мазур лег на бок и подпер голову рукой. Ему вдруг припомнился очень живо разговор с Отто о Достоевском. Он вспомнил фразу, которую не сказал: «Я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей». Это сказал другой герой Достоевского, из «Сна смешного человека».
Ричард забормотал во сне.
Обернувшись к нему, Мазур увидел разгоревшееся лицо, крупные капли пота, выступившие на висках парня. Мазур подошел к нему и потрогал лоб.
Потревоженный движением, проснулся Семен. Сел. Потряс головой, потер руками лицо.
— Тихо?
— Ричард
Седой поднял голову.
— Очухается. Надо же нам идти.
— Иди ты… — послал его Семен.
Попробовали разбудить Ричарда. Тот открыл глаза, но не узнавал никого.
— Плохо дело, — сказал седой.
Остаток дня прошел в тревоге.
К вечеру Ричарду стало хуже. Он вскрикивал в бреду, рвался. Холодные компрессы, которые Мазур и Семен прикладывали к его лбу, помогали мало.
После теплого дня над болотом поднялся густой липкий туман. Он казался удушливым даже Мазуру.
Ричард затих, только дышал взахлеб, с присвистом. Его укрыли плащами, но и под ними тело парня билось в ознобе.
— Помрет он к утру, — сказал Иван серьезно.
— Каркай! — окрысился Семен.
Мазур промолчал. По его мнению, Иван на этот раз мог быть прав. Ричард слишком быстро и навсегда поверил в освобождение. Он твердо уверил себя, что с ним не может случиться ничего плохого. У него неокрепшая, неопытная душа, чтобы выжить в этой заварухе, когда каждый день приносит такие повороты в жизни, что и у опытного, закаленного в боях и невзгодах человека порой кружится голова.
Ричард поверил в свое окончательное и бесповоротное освобождение, в то, что они непременно спасутся и выйдут к своим через всю Европу и он опять сможет бороться, но нервы его сдали. Да, просто сдали нервы. Мазур знал и это. Он сталкивался с такими вещами. Бывало, что солдат, проведший не одну ночь в снегу, заболевал в отпуске оттого, что промочил ноги. У солдат на отдыхе часто вскрываются старые раны.
— Темно…
Это сказал Ричард.
Трое подались к нему.
Ричард сказал:
— Умру ведь я… Темно. Вас не видно. Огонечек бы…
Мазур сунул руку в карман, помедлил мгновение, выхватил коробок и чиркнул спичку.
Свет ослепил их, блеклый в радужном ореоле тумана.
— Братцы! — крикнул Ричард, дернулся на огонек.
Спичка еще горела, когда Ричард откинулся навзничь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Поезд шел очень медленно, подолгу задерживался на остановках, тащился еле-еле на перегонах. Оконца товарных вертушек были оплетены колючей проволокой и закрыты наглухо.
Узников так плотно набили в вагон, что не только сесть, но и пошевелиться было невозможно.
Жарким августовским днем в вертушке стояла духота. К вечеру первого дня, как поезд вышел из Праги, от удушья умер сосед Мазура, сухонький пожилой человек, видимо ботаник. В горячечном бреду удушья он беспрерывно повторял по-латыни названия каких-то растений и рвался, крича, чтобы его выпустили из дебрей тропического леса.
Потом он затих и обмяк, но упасть на пол вагона не мог. Просто у него чуть подогнулись ноги, а труп так и висел между живыми. Часа через два наступило трупное окоченение, и бывший профессор ботаники стоял совсем спокойно, не шевелясь и не переступая с ноги на ногу, как остальные.