Искатель. 1967. Выпуск №1
Шрифт:
Хорошо еще, что никто из них не увидел моего осеннего пальто, оставленного на складе. К пальто был приколот лист белой бумаги, а на нем моя собственноручная надпись:
«Корреспондент Аркадьев отбыл в Арктику 17 октября в 9 часов 00 минут».
Разумеется, этот листок тоже стал для меня реликвией и теперь висит у меня дома на самом видном месте в великолепной рамке под стеклом.
В самолете я все же разделся, так как совершенно взмок.
Мокрым оказался еще один пассажир… годовалый Алешенька, который качался в сетчатом гамачке-люльке, прикрепленном к передней стене салона. Под люлькой красовался ночной горшочек, необходимость в котором на время отпала…
— Разве это не безобразие? — обратилась ко мне Алешенькина мама.
— Безобразие? — удивился я. — В его возрасте?
— Да я не о сыне. Я о руководстве полярной авиации.
Тут, признаться, я совсем уже ничего не понял.
— А при чем тут, простите, руководство полярной авиации?
— Как при чем?! Подумать только! Десятипроцентный билет на грудного ребенка брать полагается, а провоз груза на него не полагается. Да такому пассажиру в такую дорогу одних пеленок сколько килограммов возить надо!
Детей в самолете, как ни удивительно, было много.
Знакомлюсь с тремя загорелыми мальчуганами.
Первый, старший:
— Зырьянов!
Второй, средний:
— Зырьянов!
Третий, младший:
— Зырьянов!
— Сколько же вас, Зырьяновых?
— Тут трое. А еще мамка с папкой в поселке Диксон.
— Откуда же вы летите?
— С Подмосковья. Отдыхали в Вострякове, в пионерском лагере «Юный полярник».
— Представляете, мы видели живые деревья!
— Вы впервые на материке?
Старший:
— Ага…
— И родились в Диксоне?
Средний:
— Ага…
— Все трое?
Младший:
— Ага…
Рядом со мной ослепительная блондинка лет… восьми. С розовым бантиком на голове. На коленях у нее огромный плюшевый мишка из универмага «Детский мир».
— Девочка, — спрашиваю, — почему ты везешь с собой плюшевого мишку? Разве в Арктике нет живых белых медвежат?
— Есть, дяденька. Но на всех детей уже не хватает…
Хозяйка диксоновской гостиницы очень удивилась, когда мы попросили ключ от номера.
— У нас двери не запирают! Не от кого!
А обиделась она зря. Когда мы вернулись из радиомет-станции, то вместо авоськи с яблоками, оставленной на столе, обнаружили… записку. В ней было сказано, что яблоки изымаются у нас как оплата за добрый совет. А именно: если мы не хотим остаться в Диксоне, то нам не следует надолго отлучаться. В любую минуту могут разрешить вылет. И подпись: «Доброжелатели».
Мы тут же инстинктивно глянули на свои чемоданы: не ушли ли и они на уплату доброго совета.
Через минуту мы о яблоках забыли и спустились вниз позавтракать. Нас пригласили к столу, за которым сидели семь бородачей. Бородачи тоже собирались на полюс. Они были аспирантами-физиками. Пятеро из Московского университета и двое из Ленинградского.
— Самоубийца! — обратился один из них к другому. — Подай, пожалуйста, горчицы.
Я невольно глянул на «самоубийцу». Увы, он не походил на человека, задумавшего наложить на себя руки. Он был весьма жизнерадостен и уплетал за двоих. Даже горчицу.
— Самоубийца, самоубийца, — заверил меня сосед. — И не сомневайтесь. У нас их двое. Знакомьтесь: Пыркин и Пантелеев. Через недельку на дрейфующей станции впервые будет произведено погружение человека под лед в акваланге. Так погружаться будут они… А если учесть, что в тамошних широтах температура ниже, чем где-либо, и вода не замерзает даже при минусе, то не самоубийцы ли они?
Это высказывание было явно не экспромтом, и остальные бородачи, никак не реагируя, спокойно продолжали свой завтрак.
Но нас оно заинтересовало, и мы попросили детального разъяснения. Мой сосед вызывающе глянул на своих коллег и, подняв кверху вилку с кусочком ветчины, манипулируя ею, как лекторской палочкой, обращаясь уже только ко мне, стал подробно и наукообразно излагать «проблему».
— Коллектив кафедры физики моря и вод суши, достойными представителями которого мы являемся, исследует скорость дрейфа льдов в Центральном арктическом бассейне. Точно определить это и в дальнейшем прогнозировать можно, лишь изучив нижнюю шероховатую поверхность льда. Пока об этом судят по кускам льда, или торосам. Но они ведь оттаивают или замерзают. Де-фор-ми-ру-ют-ся! Ясно?
— Ясно. Де-фор-ми-ру-ют-ся…
— Стало быть, получить точные данные можно только там, подо льдом…
Для наглядности он высоко запрокинул голову и, широко раскрыв рот, опустил в него вилку с ветчиной.
— Вот Пыркин и Пантелеев решили лезть. Пускай лезут…
— У тебя все, Лепешкин? — перебивает рассказчика «самоубийца» Пыркин и поворачивается к «самоубийце» Пантелееву. — Выдавай на десерт.
Пантелеев лезет в свой гигантский рюкзак, что-то достает оттуда и кладет на стол… нашу авоську с яблоками.
Увидев наши искаженные физиономии, он пододвигает к нам поближе авоську, делает великодушный жест и, улыбаясь, произносит:
— Угощайтесь! Отличные яблоки…
Погоду «делают» синоптики. А как они ее «делают», мы знаем… Мало кто из смертных не пустил хоть одну колючую остроту в их адрес. Но кто бы мог подумать, что сами синоптики не меньше злословят над нашим неверием в силу их пророчества.
— Наша наука еще молодая. Это правда, — говорит инженер-синоптик Надежда Афанасьевна Пыль. — Свои прогнозы мы строим на определениях. Это тоже правда. Но, скажите, как бы летали самолеты и плавали корабли без наших прогнозов? Однажды нас не захотел послушаться один товарищ, капитан парохода «Кама». Приближался сильный северный ветер, и мы дали предупреждение всем судам. А «Кама» в этот момент стояла в Амдерме. Там как раз проходил центр циклона, и потому была тишь. Ну капитан нам и не поверил. А через два часа налетевший ветер чуть не вышвырнул его корабль на берег. Пришлось «SOS» подавать и спасаться в открытом море. Но с тех пор, когда предполагается ухудшение погоды, капитан «Камы» на уговоры сменить курс заявляет: «У меня имеется предупреждение синоптиков…»