Искатель. 1967. Выпуск №4
Шрифт:
— А основание? Что ты предлагаешь?
— Отпустить «Онегу» в рейс. Ложко намерен удрать, иначе не было бы разговоров о скоропалительной свадьбе. Стало быть, икону он возьмет с собой. Теплоход надо задержать в заливе и произвести тщательный осмотр.
— Полный осмотр судна. А знаешь ли ты, что это такое? Работа на сутки для целой бригады в доке.
— Но ведь другого пути нет.
Три вертикальные морщинки на лбу Шиковца почти сошлись, образуя один, большой восклицательный знак.
— Хорошо. Возьму на свою голову, Но сделаем тонко, без шума. Скажем, какие-нибудь сельхозвредители обнаружены в последнюю минуту… грибки или бактерии.
Впервые он мне по-настоящему нравился, капитан из угрозыска.
— Слушай-ка, Чернов, — остановил он меня, когда мы уже попрощались. — Тебе не кажется, что дело тут не в одной иконе? Слишком уж крупная игра. Ставки не по чину.
— Вот и посмотрим, что у него припрятано.
— Ну ладно. А ты будь… — Шиковец секунду помолчал. — Только без трюкачества. По правде, я должен был бы наложить на тебя взыскание за твои подводные приключения. Да и за осмотр форта в одиночку…
Не договорив, он махнул рукой. Я так и не понял, объявляет мне начальник выговор или нет. А может, он сначала хотел сказать, чтобы я был поосторожнее, но в последнюю минуту решил, что такое предупреждение отдает сентиментальностью, и заговорил о наказании? Строгий Шиковец!
14
В десять «боцман» раздал команде «личный паек» — курящим сигареты, некурящим шоколад, а в десять тридцать пограничники и таможенники произвели обычную проверку.
Мы отшвартовались. Кэп, в фуражке, молодой и подтянутый, бодро переложил штурвал. Мелькнули ветлы на островке. Кирпичный форт смотрелся теперь на фоне города как ржавое пятно. Мы миновали длинный ряд судов и вышли на простор.
В этом районе фарватер был отмечен двумя рядами буев. Нам предстояло свернуть налево и по мелководной части залива направиться к каналам европейской внутренней сети. Я уселся на комингсе, наблюдая за механиком. Он стоял неподалеку от тамбура машинного отделения, подставив лицо ветру. Симпатичный такой, крепко сбитый парнишечка с вьющимся русым чубом.
Ленчик вынес на палубу сверкающий аккордеон и запел частушки, которые освоил после изнурительных репетиций.
Ходит чайка по песку,Моряку сулит тоску,И пока не сядет в воду,Штормовую жди погоду!В частушки были превращены стихи знаменитого капитана Лухманова, который перевел с английского матросские поговорки… «Онега» уже свернула в узкую протоку, Несколько черных лысух… хлопая крыльями, снялись впереди. Пахло рыбой, осокой, речной свежестью.
За кормой показался катер. Он догонял нас. Механик несколько раз оглянулся. Он встал так, чтобы видеть корму. Катер гнал перед собой белый бурун. Я делал вид, будто целиком захвачен пением Ленчика.
Дождик раньше, ветер вслед,Жди от шквала всяких бед;После ветра дождь придет,Значит, скоро шквал пройдет.А небо между тем хмурилось, предвещая то ли ветер, то ли дождь. Вдали серой полосой открылся залив, но мы не успели выйти на морской простор. Сзади сердито загудела сирена. Катер прыгал на крутой, взбитой волне. На носу его стоял человек и кричал в мегафон. Кэп дал малый ход.
Катер
— Это все из-за тебя, — сказал Леша Крученых, толкая «боцмана» в бок.
— Почему из-за меня? — испуганно спросил тот. — Я ни в чем не виноват, честное слово.
— Не виноват! Варениками с вишнями кормил? Кормил. А косточки из вишен не вынул. Теперь всех на рентген.
«Боцман» все принимал за чистую монету… Но шутка Леши погасла, как спичка, брошенная в воду: на мостик вышел Кэп.
— Поворачиваем оглобли, — сказал он.
Механик сжал кусок ветоши.
— А в чем дело? — спросил Ленчик.
— На дезинфекцию. Всем по прибытии — в санпропускник.
Выход переносится на утро.
Ложко, размахнувшись, выбросил ветошь за борт. На его лице промелькнула довольная усмешка. «Посмотрим на тебя через часок-другой», — подумал я.
С этой секунды я не оставлял механика. Вместе, рука об руку, мы сели в автобус, доехали до санпропускника, сдали вещи суровому служителю, который отправил их в горячее железное чрево. Прошлепав по кафельному полу, мы мылились одним куском карболового мыла, а механик рассказывал о своих родственниках с берегов Волги.
Казалось, его забавляет это нечаянное приключение.
Шиковец был немногословен. Видимо, все, что он хотел произнести в мой адрес, было уже высказано мысленно.
— Знаешь, во сколько нам обошлась эта процедура? — спросил он, насупившись. — Примерно в три с половиной тысячи рублей. Об остальном не говорю.
— Ничего не нашли?
— Ничего. Искали так, что и зубочистка не завалялась бы.
Он вел себя мужественно. Не пытался переложить тяжелый груз ошибки. Взял на себя все, что положено по должности и чину. Я стиснул зубы. Ощущение было такое, будто кто-то взял за шиворот и возит физиономией по наждачной бумаге.
Это было не просто поражение. Это был позор. Вся версия, которая казалась мне безукоризненной, летела в тартарары. С треском, с грохотом летела.
Шиковцу было не легче. Какова-то будет реакция в управлении! Ведь осмотр теплохода потребовал всяческих начальственных санкций.
— Разрешите идти? — спросил я и, повернувшись, щелкнул каблуками.
Вечером мы с «боцманом» сидели в закусочной «Стадион». Стасик был прекрасным собеседником: он слушал, не перебивая, и аплодировал белесыми ресницами каждому слову. Закусочная покачивалась, словно за окнами свирепствовал шторм. Перед нами стояли пустые кружки, их ручки были похожи на оттопыренные уши Стасика.
— Ты славный парень, «боцман», — говорил я. — Ты меня поймешь. Я расскажу тебе о сказочной стране Офир. Это было в те времена, когда мореплаватели были похожи на пиратов, а пираты не отличались от мореплавателей: их именами называли проливы и банки. Некто Альваро Менданья, капитан и вожак, шастал по морям в поисках сказочной страны Офир. Менданья был неудачником, но свои неудачи он компенсировал упрямством. Он искал, искал, искал и своей верой заражал других.
Потом мы шли но улице Крузенштерна: семь пролетов гранитной лестницы, фонтан с деловитыми амурчиками, памятник Мирославу, вечный огонь у обелиска гвардейцев и, наконец, форт — рыжий краб, вцепившийся в землю кирпичными отростками.