Искатель. 1968. Выпуск №6
Шрифт:
Девочка Танечка конфетку взяла удивленно, но с удовольствием.
Когда Лада возвращалась по проходу, увидела, что из двери кабины летчиков командир ей знаки делает. Она заметила, но прошла между пассажирами, не ускоряя шага.
«Слушай, Лада, — сказал хрипловатым голосом летчик Сушков. Его квадратное лицо с ямкой на подбородке было озабочено. — Дрянь дело. Прибор показал: заклинило правое шасси. Не то сядем, не то ляжем. Пассажирам ни-ни…»
Лада похолодела вся. А тут в дверь заглядывает Логов:
«Прошу простить,
«Заходите. Закройте дверь», — скомандовал летчик.
Логов плотно прикрыл за собой дверь, смотря в сторону!
«Я авиационный конструктор. Знаком с самолетами. Спортсмен. Не знаю страха высоты. Позвольте мне выбраться под крыло и устранить повреждение».
Лада изумленно посмотрела на пассажира. Командир нахмурился.
«Вы понимаете, что значит работать во время полета? Это не «кукурузник». Представляете, какой ветер срывать будет? Без страховки».
«Почему же так? Неужели у вас на борту нет ни одного парашюта?»
«Есть, — пробурчал командир. — Но я не могу дать его вам для использования».
«Так я и не буду пользоваться! — живо отозвался Логов. — Я просто возьму парашют для перестраховки, чтобы увереннее работать».
«Придется высоту набирать».
«Я рад, что вы согласились».
«А как же пассажиры?» — спросила Лада, восхищенно глядя на смельчака.
Тот подмигнул, как заговорщик.
«Пассажирам объявите, что нашелся среди них доброволец, взявшийся в воздухе устранить повреждение. После чего будет произведена нормальная посадка», — сухо сказал командир.
Когда Лада сообщила пассажирам слова командира, все как-то притихли, сникли. Эдуард Ромуальдович задумчиво развернул «памятную» конфетку и засунул ее в рот, потом с обиженным видом уселся поглубже в кресле.
Василий Васильевич Сходов властно приказал:
«Всем сидеть на местах! От вашего спокойствия зависит успех операции. За действиями смельчака наблюдают только те, у кого места рядом с окнами».
Учительница Таня испуганно прижала к себе дочурку. Ну, а остальные — моряки, горняки, геологи и строители — были люди бывалые. Василия Васильевича поняли с полуслова.
А вот Зинаида Григорьевна словно языка лишилась. Позеленела вся, хуже, чем моя Лада от болтанки. Сидит, не шевелится в своем кресле и глотательные движения делает, словно невидимую воду пьет.
Словом, паники не было.
Логов получил парашют, приладил его у всех на глазах, набил карманы инструментами и пошел выбираться на крыло.
Лада прильнула к иллюминатору, смотрит. Видела, как человек на крыле распластался, лежит, за веревку держится. Она знала, что он должен через кожух мотора перелезть и под крыло нырнуть, чтобы под шасси на веревке повиснуть. Створки снизу крыла раздвинулись, и он мог бы попасть через них к шасси. Она очень удивилась, что он даже не попытался все это сделать. Неужели растерялся?
Потом она заметила, как руки Логова разжались, он выпустил веревку и стал сползать с крыла, расставив руки и ноги. Его действительно неодолимо сдувало ветром.
Так и не сделав попытки выбраться под крыло, почему-то не закрепив себя на веревке по-альпинистски, он сполз с крыла и сорвался вниз.
Самолет предварительно набрал достаточную высоту, и парашютист уже был в полной безопасности. Лада видела внизу белое пятно. Отстав от самолета, оно приближалось к посадочным знакам аэродрома.
Зинаида Григорьевна оглянулась на Ладу, чтобы по цвету ее лица прочесть, чем закончилась операция. Сама она не видела.
От стыда и гнева Лада моя была пунцовой. О всякой болтанке забыла. Сходив к командиру, она объявила от его имени:
«Сейчас самолет освободится от остатков горючего. В момент посадки всем оставаться на местах. Командир надеется, что все вы будете спокойны и окажетесь на высоте».
Мы с Куценко к тому времени снова выскочили на поле, следя за парашютом в небе и кружащим самолетом. И сразу же ринулись к бензовозу.
«Никак дождить стало», — бросил на бегу Куценко, вытирая рукавом лицо.
«Дождь-то «горючий», Александр Федорович», — отозвался Ваня Доронин, наш шофер.
«Горючее слить! Зараз! — спохватился начальник аэродрома. — Как бы взрыва не было».
«Да что вы, Александр Федорович! Я и так сумею», — запротестовал Доронин, перепрыгивая через ухаб.
«А ну! Без пререканий! Связь возлагаю на Зосиму Петровича! — командовал Куценко. — Во всем подчиняться его указаниям». — Он тяжело дышал от непривычного бега, былой борец.
Я тащил на себе походную рацию и немного отстал.
Куценко сел рядом с шофером в бензовоз. Ваня открыл сливной кран. Я примостился между цистерной и кабиной водителя. Мы помчались по ухабам травянистого поля, оставляя едко пахнущий след.
Доехали до ангаров. Там нас ждали рабочие с чехлами и брезентами. Мы набросали их на цистерну, соорудив нечто вроде подушки, Куценко остался у ангара. Я связался по радио с самолетом и приказал Ване: «Гони!»
И мы помчались по ухабам. Нужно было выехать к самому началу посадочной полосы, чтобы оказаться там одновременно с самолетом.
Мы опоздали. ИЛ-14 с ревом пронесся над нами, когда бензовоз не набрал еще достаточной скорости и безнадежно отстал от него. Мы видели, как самолет снова стал набирать высоту и делать круг для нового захода.
Тут уж и мы приобрели некоторый опыт. Помчались обратно по бетону и остановились на некотором расстоянии от края поля. Я смотрел в небо, задрав голову, и переговаривался с пилотом. Хрипловатый голос Сушкова был совершенно спокоен, хотя он и вел самолет на диковинную посадку.
Доронин высунулся из кабины и посмотрел на меня: