Искатель. 1969. Выпуск №2
Шрифт:
…В стареньком вагоне, окна которого, подобно всем окнам Москвы, были крест-накрест заклеены полосками белой бумаги, мы стали предметом всеобщего внимания. Новенькие гимнастерки, по два кубика в петлицах.
Кондукторша была сама любезность.
— Товарищи лейтенанты, — сказала она с улыбкой, — наш трамвай идет через центр.
— Спасибо, — ответил я вежливо.
Кондукторша, наверное, приняла нас за иногородних.
Мы стояли на задней площадке и смотрели на город. Он был не такой, как всегда. Он был тихий и грозный. Окна полуподвалов, забитые мешками с песком, стальные ежи на перекрестках,
Трамвай подходил к Манежу. Сколько раз зимой я бывал здесь на елочном базаре! Горит огнями елка до неба. Кругом ларьки, словно сказочные снежные замки и пещеры. За прилавками деды-морозы: «Покупай игрушки, блестки, фонарики, бенгальские огни». Все кажется волшебным в этой морозной ночи, наполненной шумом ребячьей толпы и песнями, которые разносят над площадью мощные репродукторы.
Сейчас Манежная площадь была серой и пустой. Она казалась ненужной в городе.
А за ней, за этой пустой площадью, высятся шпили кремлевских башен. Все начинается там! Оттуда идут приказы. От этой мысли меня даже бросило в радостный озноб и захотелось приложить руку к козырьку.
А трамвай уже мчится по улице Герцена. Скоро кинотеатр «Повторного фильма», наш «Повторный». Мы бегали сюда смотреть фильм «Красные дьяволята» шесть раз, «Чапаева» смотрели семь и еще «Броненосец «Потемкин», «Мы из Кронштадта», «Истребители»…
Трамвай пересек площадь Восстания и покатился с горки к зоопарку. Это уже началась наша Красная Пресня! Мы знали здесь каждый камень мостовой, каждый забор, каждый проходной двор.
Ребята с нашего двора никогда не выходили из трамвая на остановке. Если у зоопарка сойти — до дома далеко, если на следующей остановке — Малой Грузинской, тоже идти порядочно. Нужно было спрыгнуть с трамвая на ходу, точно против Волкова переулка.
— Готовься, Вовка! — весело крикнул я.
Я повис на подножке, посмотрел направо. Сапоги застучали по брусчатке. Десять шагов, и наш пресненский тротуар.
— Ай-ай! — сказала пожилая женщина. — Командиры, а прыгаете как мальчишки.
Мы с Вовкой громко рассмеялись.
Увидев наш дом, мы оба, не сговариваясь, придержали шаг, будто заробели на мгновение. Вошли в подъезд. Знакомый с детства запах. Даже если бы меня привели сюда с завязанными глазами, я бы все равно узнал по запаху свой подъезд.
Вовка бежит на третий этаж, а я останавливаюсь у двери на первом: «Денисов П. А. — два звонка», — зачем-то читаю я с детства знакомую надпись.
Я нажимаю белую кнопочку два раза. Мать всегда узнает меня по звонкам. Кто-то зашевелился за дверью. Улыбка сама лезет на лицо, рука тянется к козырьку: «Здравия желаю, мама!»
Открывается дверь, и я вижу незнакомого мужчину.
— Вам кого?
Не сказав ни слова, я прохожу в коридор, засовываю руку в карман старого отцовского плаща, который всегда висит здесь на вешалке, достаю оттуда ключ, открываю замок, вхожу в комнату и спиной прикрываю дверь.
Тот же старинный буфет, пианино в белом чехле и на нем слоники. Шкаф с зеркалом, на который я лазил с зонтом в руке и прыгал оттуда, намереваясь быть парашютистом. Я отбивал себе пятки, а братишка Генка хлопал в ладоши и называл это авиационным праздником.
На том же месте, стояли диван, обитый зеленым
Я тихо сел на диван. Мне показалось, что никуда я не ездил. Что не был я в училище, что я не лейтенант. Спал я на этом диване, проснулся и завтра пойду не на фронт, а в школу с портфелем и тетрадочками.
Вдруг я услышал, как повернулся ключ в наружной двери. Сердце сжалось от волнения, хлопнула дверь, и в комнату ворвался братишка. Лицо его было перепачкано, рубашка спереди отвисала под тяжестью чего-то.
— Колька! — воскликнул он и ошалело уставился на меня. — Во даешь! Нарядился как Хрюня из седьмого подъезда. Недавно на Тишинке дом разбомбило, он там китель полковника нашел, не новый, но со шпалами. По вечерам, когда дворник спит, он в этом кителе гуляет. А фуражку никак найти не может.
— Дурак ты, Генка, — сказал я. — Здравствуй!
Я обнял брата. Генка вдруг присел, вытащил рубашку из штанов, и на пол посыпались белые костяшки клавишей от пианино.
— Ты не думай, это настоящие клавиши. Тут один мастер живет. У него сало есть, точно знаю. Он мне за них целый кусок даст.
— Откуда они у тебя?
— У Никитских в дом бомба попала. Женька сказал, из третьей квартиры. Говорит, ты, музыкант, там на углу в дом бомба попала. На четвертом этаже пианино стоит. Залезли мы туда. Пианино на самом краю площадки. Я стал играть. Женька на своих кривых ногах пляшет. Кругом окон нет, одни каменные стены. Пианино гремит, как гром. Играл, играл, а Женька все пляшет. Потом вдруг пианино закачалось и как полетит вниз. Я еле удержался на стуле. Оно летело, потом как ударится. Народ на улице даже пригнулся от страха, думали — бомба замедленного действия. Смеху! Пианино разбилось. Мы клавиши оторвали и пошли.
Брат почесал затылок, потом сгреб все костяшки и спрятал их под кровать.
— А то еще от матери попадет, — объяснил он и, поглядев на меня, спросил: — У тебя поесть ничего нет?
— Нет, — ответил я и тут же обругал себя за то, что ничего не захватил с собой.
— Есть хочется! — с чувством произнес Генка.
— В шкафу под окном посмотри, — сказал я.
— Эх ты, — укоризненно произнес братишка. — Да я там каждый закуток знаю! Там стоит банка с американской тушенкой этого типа, нового соседа. Его на время поселили. Да что я у него брал-то? Так, одну чайную ложечку в день. Уж когда невмоготу. У него паек знаешь какой! Вчера полез с ложечкой. Дома его не было, открыл железную крышку банки и вижу — бумажка: «Не тронь, раз не ложил». Я, конечно, все равно полложечки зацепил. У меня так слюнки текли. Но больше не полезу. «Не тронь, раз не ложил». Остряк!
— А где прежние соседи?
— Кто где, — Генка развел руками. — Последним Виктор Васильевич с заводом уехал. Все тянул, думал, на фронт возьмут. Не взяли, сказали, что зрение плохое, сетчатка отслаивается.
— От отца письма есть?
— Давно не было. Мать ходила в военкомат. Ей сказала: «Гражданочка, не волнуйтесь. Если что с ним случится — сообщим!»
Генка полез в буфет, пошарил на полке рукой. Смахнул какие-то крошки на ладонь и в рот…
— Послушай, Генка, — сказал я. — У меня деньги есть.