Искатель. 1970. Выпуск №5
Шрифт:
— …Вы говорите: Сенька — мелочь. Вы для нас, извините, тоже мелочь. Нам нужен тот, Борисов, как вы его называете. И мы его найдем. Будьте уверены. С вашей помощью или нет — все равно. Вот только вам, Семенов, это не все равно.
— Я же понимаю, понимаю, — забормотал Семенов. — Пропади все пропадом. Мне бы только жить, дышать. Мне бы только выздороветь. А врачи… Разве это врачи?.. Они ничего не гарантируют.
— И я вам ничего не гарантирую. Все решит суд. Но если хотите надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение, надо его заслужить. Пока вы его ничем не заслужили. Хотите жить? Хотите дышать? Быть здоровым? А я хочу, чтобы жили, дышали, были здоровыми те мальчишки, которые купили у Сеньки вашу отраву! Мы их задержали. Но пока вас тут лечили, этот Борисов…
— А кто он мне?! Брат, сват, компаньон?! — в отчаянии воскликнул Семенов. — Почему я должен его беречь?! Я его знать не знаю! Я его видеть не хочу!..
— Все верно, — усмехнулся Лобанов, закуривая и ломая о коробок спичку. — Видеть вам его и не требуется.
Семенов дрожащей рукой вытер со лба испарину и упавшим голосом произнес:
— Что же я могу теперь сделать? Я ничего больше не знаю, я болен, я устал…
— Кое-что вы можете, — с ударением произнес Лобанов, делая короткую затяжку. — Например, вы можете сегодня вечером… встретить племянника от дяди.
Он ожидал испуга, удивления, думал, что Семенов вскрикнет от неожиданности. Однако ничего этого не произошло. Семенов лишь еще больше съежился на своем стуле и пробормотал:
— Да, да, да… конечно… я так и знал…
«Неужели он знал? — с беспокойством подумал Лобанов. — Но это означает…» — и резко спросил:
— Откуда вы знали?
Семенов в испуге посмотрел на него и прижал бледные руки к груди.
— Это должно было случиться, должно… рано или поздно. Он же не знает, что меня постигло… такое несчастье. Он же не знает, что Тамарка, эта дрянь… и вообще он ничего не знает.
— Пожалуй, — недоверчиво произнес Лобанов. — Ну, а кто же приедет, Иван? Или… как звали второго?
— Карим…
— …или Карим?
— Понятия не имею.
— Но ведь никого другого вы не знаете?
Семенов задумчиво покачал головой.
— Не знаю…
— Ну вот видите. А теперь прочтите.
Он протянул Семенову бланк телеграммы.
Тот осторожно, с опаской развернул его и пробежал глазами текст один раз, второй, потом взгляд его остановился, стал сосредоточен, и Лобанов, внимательно наблюдавший за ним, понял, что Семенов сейчас что-то обдумывает, на что-то, возможно, решается.
— Где их надо встречать? — сухо спросил он. — И когда?
— На вокзале… поезд тридцать восьмой…
— Это точно? Вечером прибывает и самолет.
— Точно…
— Хорошо. Вы не откажетесь поехать на вокзал?
— Не откажусь, — тихо произнес Семенов, все еще не отрывая глаз от телеграммы, и вдруг встревоженно посмотрел на Лобанова, — А врачи… они пустят?
— Мы договоримся.
— Тогда я встречу… Мне теперь уже все равно…
— Нет, Семенов, вам не все равно. А теперь идите и отдыхайте. Мы за вами заедем.
Семенов тяжело поднялся, запахнул полу халата и, шаркая тапочками, понуро и молча направился к двери.
Когда он вышел, Лобанов подумал: «А все-таки на аэродроме мы тоже приготовим встречу, как хочешь. И на квартире у тебя тоже. Да, да. Береженого бог бережет. Мало ли что может случиться».
Он встал, потянулся, неторопливо закурил и прошелся по комнате. Потом взглянул на часы. Ого! Надо было действовать. И все еще раз обдумать с ребятами, все предусмотреть. Он неожиданно усмехнулся. Еще боцман Трофим Приходько с «Архангельска» когда-то говорил им: «Моряк всегда моряк, и бури бывают всюду, братишки». Эх, Трофим, Трофим… Ну что ж. Пока что полный вперед. «Моряк всегда моряк», — с удовольствием повторил он.
К вокзалу подъехали, когда совсем стемнело.
Семенов, нахохлившись, сидел на заднем сиденье, надвинув на лоб шляпу и подняв воротник модного драпового пальто. Пушистый шарф укутывал его шею до самого подбородка. Возле Семенова расположился Володя Жаткин. Лобанов сидел рядом с водителем.
Когда машина остановилась перед ярко освещенным вокзалом, Лобанов посмотрел на часы.
— Так. Значит, до прихода поезда еще пятнадцать минут. Подождем в машине. А ты узнай, — он повернулся к Жаткину и неопределенно пошевелил в воздухе пальцами, — как там и что.
— Слушаюсь.
Жаткин толкнул дверцу и мгновенно исчез в толпе.
К вокзалу непрерывно подъезжали машины. Люди вокруг суетились, спешили, нервничали, многие с чемоданами, с тюками в руках, некоторые вели детей. Носильщики в белых фартуках грузили багаж на свои тележки. Напряженный гул висел над площадью, сплетенный из урчанья автомобильных моторов, звона трамваев, чьих-то возгласов, шарканья тысяч ног, железного голоса репродукторов где-то высоко над головой и далеких паровозных гудков.
Жаткин появился так же неожиданно, как и исчез. Он наклонился к Лобанову и тихо доложил через приспущенное стекло:
— Все в порядке.
— Пошли, Петр Данилович, — сказал Лобанов.
— Да, да, пошли, — заторопился Семенов, с трудом вылезая из машины.
Втроем они поднялись по ступеням вокзала, пересекли огромный, с высокими сводами зал ожидания и вышли на сырой, обдуваемый ветром перрон.
Лобанов, заметив, что Семенов слегка пошатывается от слабости и волнения, взял его под руку.
— Спокойнее, Петр Данилович, спокойнее. Еще раз повторяю: мы их задержим, как только они подойдут. Вам и слова сказать не придется. Если же они вас не заметят, то…
Он говорил негромко, спокойно и уверенно и чувствовал, как Семенов постепенно успокаивается.
На перроне было людно и шумно.
Внезапно откуда-то из дальней тьмы вынырнули два ослепительно-ярких глаза, с шипением и лязгом они накатывались на перрон. Мощный электровоз, блестя и переливаясь в огнях вокзала, плавно вытянул за собой вереницу освещенных вагонов, и они неторопливо проползли мимо людей на платформе, постепенно замедляя ход, и как-то совсем незаметно остановились.