Искатель. 1970. Выпуск №5
Шрифт:
— Ну да. Было бы за что уцепиться, враз посадили бы.
— То есть, соверши ты преступление, так, что ли?
— По-вашему, может, и преступление.
— А по закону?
— А это уж я не знаю, как по закону.
— Вот это ты правильно сказал. Законов ты не знаешь. В школе их не проходят. А надо бы. Тем более что есть еще и такой закон: незнание закона не освобождает от ответственности по нему. Я тебе это уже говорил.
— А я вам уже говорил, что мне жрать нечего.
— Брось. От голода у нас еще никто преступлений не совершает. Ты стипендию в
— Ну и что? Кто на нее проживет?
— Работай. Многие студенты работают еще. Раз учиться охота.
— Много так заработаешь, — презрительно протянул Трофимов.
— Да, брат, — вздохнул Лобанов. — Дело тут, видно, не только в том, что ты законов не знаешь. Мало тебе денег? Так бросай свой техникум, иди на завод.
— Ну да! Мне диплом нужен. Не одним вам сотни получать. Я тоже хочу.
— Скажи пожалуйста. Сотни! На меньшее ты не согласен?
— Там видно будет, на что соглашаться.
— Ну что ж, посмотрим. Мы теперь за тобой внимательно посмотрим. И преступления совершить тебе не дадим. Но главное не в этом. Главное, чтобы ты сам понял: жить надо честно, чтобы не совестно было людям в глаза смотреть, чтобы спать спокойно, чтобы не таиться, не прятаться, не дрожать каждую минуту, чтобы на душе было легко. Вот вернешься ты домой…
Тут Лобанов заметил, как на миг радостно блеснули угрюмые глаза парня.
— …Вернешься, говорю, — с расстановкой повторил он. — Снова придет к тебе этот Юсуф, предложит еще какой-нибудь чемоданчик подкинуть, деньги пообещает…
— Нет уж, спасибо, — усмехнулся Трофимов. — Другое занятие поищу. А то, чего доброго, и вовсе загремишь с ним.
— Обязательно даже загремишь, — подтвердил Лобанов. — Хотя и тут важнее другое. Ты про гашиш слышал? Курят его некоторые.
— Слышал. Психи курят.
— Страшный это яд. Человека дотла разрушает, если втянуться.
— Точно.
— Вот этот яд, Боря, ты и вез.
— Ну да?!
Трофимов ошалело посмотрел на Лобанова, и угрюмое его лицо приобрело вдруг выражение такой мальчишеской растерянности, что Лобанов невольно усмехнулся.
— Вот именно, — уже строго и сокрушенно произнес он. — Это ты и вез. Чтоб Семенов мог других травить и зарабатывать на этом, как тот Юсуф. И ты бы на этом заработал. Или тебе все равно, на чем зарабатывать?
— Ладно вам, — сердито ответил Трофимов. — Кто же я, по-вашему, зверь, что ли?
— Нет. Но помогал ты зверям, и еще каким!
— Так если бы я знал… Да я бы скорее удавился!..
Губы Трофимова задрожали от волнения.
— Теперь знаешь. И, вижу, понимаешь. Это еще важнее. А дальше пусть тебе совесть подскажет, как жить. Пусть подскажет, черт возьми!
Лобанов встал, упругим шагом стремительно прошелся из угла в угол по кабинету, заложив руки за спину, потом, успокоившись, остановился перед Трофимовым, невысокий, крепко сбитый, с широкими, покатыми, как у борца, плечами, которые не мог скрыть мешковатый пиджак. Круглое, веснушчатое лицо его было сосредоточенно, рыжеватые брови сошлись у переносицы, и только в светлых глазах все время пряталась какая-то хитринка, то злая, то добродушная, то настороженная. Сейчас она была злой.
— Скажи, Боря, — задумчиво покусывая губу, спросил Лобанов. — Этот парень… который с тобой приехал… Он не говорил, может, у него тут знакомые есть, родственники?
— Не говорил, — покачал головой Трофимов, не отрывая глаз от пола. Он все еще находился под впечатлением страшной новости, услышанной от Лобанова.
— А про Семенова чего говорил?
— «Покажу тебе его». Вот и все.
— А как «покажу», не говорил?
— Следи, говорит, за мной. Я и следил. Он мне глазами на этого Петра Даниловича и указал.
— А тот когда тебя заметил, когда ты подошел?
— Не. Когда я понял, что это он, и пошел к нему, он уже на меня смотрел. Вроде как узнал. Я даже удивился.
Лобанов чувствовал, что он сейчас нащупывает что-то важное, но никак не мог сообразить, что именно.
— Может, он раньше тебя уже видел?
— Скажете. Откуда он мог меня видеть?
— Он жил в Ташкенте. Правда, года три назад. И в Самарканде бывал.
— Три года назад я пацаном был.
— Да, пожалуй…
«Как Семенов мог узнать этого парня? — думал Лобанов. — А ведь он его узнал, это ясно. Хотя раньше не встречались, это тоже ясно. Как же тогда?.. Может быть, случайно встретился с ним взглядом, увидел чемодан, догадался? Это, пожалуй, скорее всего. А как вел себя Семенов там, на перроне?..»
Лобанов обошел стол, достал сигарету из лежавшей там пачки, закурил и снова прошелся по кабинету.
Теперь он старался в мельчайших подробностях припомнить вчерашний вечер, освещенный перрон, толпу людей на нем, когда подошел поезд, наконец, Семенова, надвинувшего на лоб шляпу, руки — в карманах пальто, исхудавшего, сутулого, какого-то вялого, слабого еще. А Лобанов стоял в стороне, с Володей Жаткиным, с Верочкой из их отдела, и все время наблюдал за Семеновым. И был какой-то момент… Семенов вдруг встрепенулся, напрягся, словно чего-то испугался. И взгляд у него стал другой. Другой стал взгляд! А потом к нему подошел Трофимов. Потом… Почему же Семенов насторожился? Почему испугался? Трофимова испугался? Но он же его первый раз увидел.
И опять же взгляд. Лобанову почему-то не давал теперь покоя этот взгляд. Сначала он был просто растерянный, усталый… Да, да, это Лобанов хорошо помнит. Он еще подумал, что Семенову, наверное, трудно вот так стоять и как бы он не пропустил приезжих. И вдруг… Семенов насторожился, даже испугался. И Лобанов тоже невольно тогда насторожился. Да, этот момент он хорошо помнит. Значит, Семенов кого-то увидел. Трофимова? Да, конечно, Трофимова он заметил, причем даже раньше, чем тот заметил его. Вот ведь что! Даже раньше! Узнать его Семенов не мог. Догадаться? Но, пока они не встретились глазами, догадаться было невозможно. А когда встретились, Семенов уже смотрел на Трофимова, ждал его. Так, так… Перед этим Трофимов следил глазами за тем парнем в толпе. А Семенов в тот момент, когда вдруг испугался, смотрел…