Искатель. 1971. Выпуск №1
Шрифт:
Рев пурги нарастал. В крутящихся снежных вихрях не было видно ни собак, ни даже Женькиной спины. Весь мир погрузился в белую, дико завывающую тьму.
Внезапно Кирилл почувствовал, что нарты пошли быстрее. В следующий момент они подпрыгнули, как на трамплине, и, встав торчком, начали переворачиваться. Больно стукнувшись коленкой о железную дугу передка, Кирилл вниз головой полетел в снег. До слуха донеслись вой удаляющихся собак и отчаянный крик Женьки:
— Стоять, Куцый, стоять!!
Кирилл вскочил, но острая боль в ушибленном колене заставила
Подставив ветру спину, Кирилл попробовал трезво оценить создавшееся положение.
Собак нет. Они уже далеко — несутся, движимые первобытным стайным инстинктом. Где-то в пурге мечется погнавшийся за собаками Женька. Догонит ли он их? А если нет, найдет ли дорогу к нартам в таком содоме?
Мысль о Женьке заставила Кирилла позабыть о ноге. Он подобрал валявшуюся в снегу лопату и, опираясь на нее, как на костыль, шагнул в клубящуюся мглу. Его тотчас опрокинуло и потащило в сторону от нарт.
— Женька-а-а!.. — закричал он, пытаясь удержаться на месте.
Ветер ворвался в легкие, раздирая их на части. В груди закололо, как будто в нее забили по крайней мере сотню мелких обойных гвоздей. Задыхаясь, Кирилл пополз обратно к нартам.
Это было бессмысленно — то, что он задумал. Бессмысленно искать человека, когда ветер валит с ног и не видно даже собственной руки.
Кирилл вспомнил о винтовке. Она была здесь, под брезентом. Он достал ее и выпалил в воздух. Еще и еще… Ему казалось, что выстрелы трещат не громче бумажных елочных хлопушек.
Он расстрелял одну обойму и вставил другую. И опять стал палить, прислушиваясь после каждого выстрела к ревущему на все голоса мраку.
Он расстрелял уже дюжину патронов, когда его обостренный слух уловил посторонний, не имевший никакого отношения к пурге звук. Он был не сильнее комариного писка, но Кирилл мог бы поклясться, что это кричит человек.
Звук повторился, на этот раз ближе, и в нескольких шагах от Кирилла, как из-за раздвинутого полога, показалась высокая фигура Женьки. С трудом преодолевая ветер, Женька подошел к нартам и повалился рядом с Кириллом на снег.
— Труба дело! — сказал он, дыша словно астматик. — Чуть не заблудился. Не начни ты стрелять — ушел бы не знаю куда.
— Не догнал? — спросил Кирилл, хотя и без этого все было ясно.
— Где там!.. Был бы Ытхан — другое дело. Тот бы остановился, а эти прут, что горбуша на икромет. И как я не разглядел эту вшивую яму?! — Женька выругался. — Ладно, — сказал он, отведя душу, — после драки кулаками не машут. Давай берлогу строить. Эта свистопляска может на неделю затянуться. Ничего, жратвы у нас хватит, отлежимся. Ты чего это?
— Саданулся, когда оверкиль делали.
— Здорово?
— Не
— Встали.
Вдвоем они вытащили из окопа нарты и придавили ими один край брезента. Другой закрепили ломиком, прорезав в брезенте дыру. Ветер вырывал из рук тяжелый, задубевший на морозе материал, как парус надувал его, но они все-таки накрыли окоп. Женька хотел было углубить его, но бросил бесполезное занятие: окоп заносило на глазах. Они побросали в него вещи и сползли сами. Под брезентом было темно и тесно, но туда не так задувал ветер, и это уже было хорошо. Холода они пока что не ощущали. Порывшись в рюкзаке, Женька сказал:
— Подрубаем и впадем в анабиоз. Это самое лучшее, что можно придумать в нашем положении.
— Ты шефу перед отъездом, не звонил? — спросил Кирилл. У него сильно болела нога. Вгорячах он не чувствовал особой боли, а сейчас она растекалась по ноге, как огонь по дереву.
— Звонил, — сказал Женька. — Сказал, что выезжаем. Шеф теперь весь телефон оборвет.
Они поели тушенки и выпили по большому глотку горячего морса. Прикуривая, Кирилл посмотрел на часы.
— Без семи два, — сказал он.
Женька ответил из темноты:
— Минутами можно пренебречь. Начнем отсчет с четырнадцати ноль-ноль, как говорят люди с врожденной внутренней дисциплиной. Тебе не холодно?
— Нет. Ты посвети, я посмотрю, что у меня с ногой.
Кирилл стянул унту и задрал брючину. Женька стал чиркать спички. Они горели всего две-три секунды и светили только под носом. Женька достал из кармана какую-то бумагу, свернул ее трубочкой и поджег. Бумага горела ярче и дольше, и они провели консилиум. Нога была как нога, только колено сильно распухло, и когда Кирилл попробовал согнуть ногу, в колене что-то явственно заскрипело, как в новеньком, еще не притершемся протезе. Они решили, что, наверное, повреждена чашечка.
— Тебе бы компресс сейчас, — сказал Женька.
— Ага, — сказал Кирилл. — И массажиста. Бальзака бы нашего.
Женька вдруг заржал:
— Постой, постой! Это ты про шефа?
— А про кого же еще? Чего это ты так развеселился?
— Гениально! А я второй год, как идиот, думаю, на кого же похож шеф? А ведь даже Кучуму ясно, на кого.
Коренник Кучум был самой сильной и, по мнению Женьки, самой бестолковой собакой в упряжке, и, сравнивая себя с ней, Женька уничижал себя до последней степени.
Он опять засмеялся и придвинулся к Кириллу вплотную.
— У меня колоссальный план! Кончится эта кутерьма, мы устроим сногсшибательную мистификацию! В духе Эдгара Аллана По. Боюсь только, как бы шефа не хватил кондратий. А впрочем, выдержит, он со своим здоровьем еще сто лет проживет…
Весь день и всю ночь ветер дул с таким постоянством, словно за один раз решил выдуть отпущенный на год лимит. Брезент над головой содрогался, но сорвать его с места ветер так и не смог. Он лишь гудел — басовито и зло, как гигантский, рожденный нездоровым воображением шмель.