Искатель. 1974. Выпуск №4
Шрифт:
— Дверцу открой.
— А…
— Открой!
— Да ну тебя.
— Черт! Ты вверх посмотри.
— Ну.
— Видишь, на дороге три фигуры, а не две.
— Ну.
— Двое — наши помощнички, а третий — посредник. Увидит он, что мы нарушили правила техники безопасности, и посчитает нас «убитыми» или «потерпевшими катастрофу». Может, ты уйдешь?
— Нет, — резко ответил Сашка.
Трофим опять дал мотору малые обороты и очень осторожно начал разворачивать бронетранспортер. Машина противно скребла гусеницами по камням, слушалась, но нехотя, будто через силу.
Во
— Пошла, пошла, милая! Ну еще, еще чуток!
Трофим действовал молча. Он упрямо сжал губы. Пальцы его точно слились с рукоятками фрикционов. К нему вернулось ощущение машины. Он сторожко чувствовал, как бьется ее сердце, иногда захлебываясь от пробившегося воздуха, и тогда ему казалось, будто и его собственное сердце замирает и работает не в лад. Он слышал скребущий звук траков по камням и как они проскальзывали по голышам на крутизне, и вздрагивание машины при этом и дрожь передавались ему. Он видел в смотровое стекло, с каким невероятным трудом бронетранспортер отвоевывал у кручи сантиметр за сантиметром, и ему представлялось, что не машина, а он сам, напрягая последние силы, задыхаясь и скользя, преодолевает предательски скользкий и коварный от размякшей глины и спрятавшихся камней склон.
Наконец Лазареву все-таки удалось повести машину наискось по круче, придав бронетранспортеру более устойчивое положение.
— Ну! Ну! Вывози, родимая! — все азартнее орал Сашка.
Когда они повели бронетранспортер наискось по круче, подача горючего улучшилась. Но Саша не переставал его подкачивать вручную. На всякий случай. Остановка была бы равносильна не просто «поражению», не только возможным юзом сползшей в озеро машины, но и гибелью Сашки. Прыгать в открытую дверцу бессмысленно, Попов попал бы под гусеницы и его столкнула бы в озеро сама машина. А Лазарев не оставил бы друга до последней секунды. Они не говорили об этом. Все было ясно без слов.
Оползень действительно вскоре остался в стороне. Бронетранспортер увереннее стал цепляться за скудную почву, трещали под траками раздавленные камни.
— Давай, давай вторую скорость! Ну, Троша!
Трофим не отвечал, продолжая медленный и равномерный подъем. Повысить скорость — значило увеличить расход горючего. Лазарев не мог пойти на такое. Слишком памятным оставался для него первый нерасчетливый рывок. И Лазарев знал, что второй промашки, даже если они и не свалятся в озеро, посредник им не простит. Не имеет права простить.
Сашка орал, будто одержимый, толкал Трофима локтем в бок. Однако Лазарев молчал и продолжал делать свое дело так, как он считал нужным.
Добрых полчаса понадобилось им, чтоб преодолеть каких-то тридцать метров кручи. Когда машина выползла на грейдер, посредник, ни слова не говоря, отошел в сторону, словно ничего не произошло и он ничегошеньки не видел.
Потом дела пошли как по маслу. Они прошли на предельной скорости остаток пути, опоздав к десанту лишь на пять минут расчетного времени. Ребята, которые их ожидали, и поволноваться толком не успели, а потому встретили их в меру радостно, не спросив о причине пустяковой задержки. К месту
Капитана Чекрыгина обеспокоило в донесении два обстоятельства: почему Лазарев небрежно отнесся к тому, что его помощник, пока старший сержант находился в части, не дозаправил машину и, во-вторых, какие воспитательные меры думает принять старший сержант Лазарев к подчиненному, который оставил свой пост во время опасности.
— Ответа тотчас не спрашиваю, — сказал капитан. — Подумайте и доложите мне завтра после вечерней поверки.
Но едва Лазарев и Попов покинули кабинет, как капитана вызвал к себе командир части. В коридоре Чекрыгин столкнулся с майором-посредником. Тот остановил его:
— Водители вам доложили, капитан?
— О чем, товарищ майор?
— О происшествии на глиняном оползне над берегом озера.
— Конечно, товарищ майор. Адские водители, вы хотите сказать.
— Райские! Райские, товарищ капитан.
Чекрыгин улыбнулся:
— В раю такого, я слышал, не бывает.
— Только в раю такое и бывает, — авторитетно заверил майор. — Лазарев на липочке висел. До сих пор не могу понять, что меня удержало и я не снял их. Наверное, его храбрость. И отчаянная удаль Попова. Вот сорвиголовушка! Но каков! Он же рисковал больше, чем водитель. Когда они пошли вправо, Попову в случае чего и прыгать было некуда! Столкнула бы его машина и накрыла в воде.
— Простите, товарищ майор. Вы считаете, риск был оправданным?
— Как всякий большой риск: и да, и нет. Понимаю, что победителей судят. Строже, чем побежденных, если хотите. Так вот. Оба водителя вели себя и смело, и осторожно. В их действиях я не приметил ни бесшабашности, ни излишней перестраховки. Проще — трусости.
— Но…
— Помощник водителя струхнул. Осуждаю, но не наказывал бы. Я видел его там, над кручей. Это для него такой урок, какой не всякий солдат получает за весь срок службы. Вы воевали, товарищ капитан?
— За хвост подержался, как говорится. Восемь месяцев и девятнадцать дней. Второй Белорусский.
— На одном фронте, значит. Так вот, товарищ капитан. Я командовал танковой ротой, — и майор назвал номер полка и гвардейской дивизии. — Так вот, в то время, капитан, я бы если не уговорил, то выкрал бы у вас этих ребят. Ей-ей, утащил бы.
И они оба рассмеялись.
— Извините, капитан, но вы сухарь.
— Я люблю этих ребят, майор. Не так уж просто получились из них хорошие солдаты.
— Так уж водится… — вздохнул майор.
Потом, откозыряв, они пожали друг другу руки и разошлись по своим делам. От командира части Чекрыгин вернулся в подразделение и снова вызвал к себе Лазарева и Попова. Но теперь он принялся расспрашивать Сашку, а не старшего сержанта. Капитан знал: Попов куда эмоциональнее Трофима и его легче расшевелить. У старшего сержанта Чекрыгин уточнил детали, и больше всего они говорили о том моменте, когда Трофим потерял контакт с машиной; не растерялся, а именно утратил связь.