Искатель. 1974. Выпуск №4
Шрифт:
— И все-таки то была машина, — заключил капитан. — Но счастье и достоинство ваше в том, что вы не потеряли связи, контакта друг с другом. И в трудную минуту каждый из вас не стал сам по себе. Тогда — беда… Неминуемая…
Теперь, лежа с разбитой головой на нарах, Лазарев, вспомнив слова капитана, осознал, что именно эта беда и стряслась с ним, с ними там, на берегу таежной реки, наполненной темной водой. Он, Трофим, пыжился своей праведностью, как пивная кружка пеной. Он ни разу, ни на секунду не представил себя на Сашкином месте, для которого сказочная удача обернулась капканом. Возможно, что равнодушная, даже насмешливая издевка, с
Трофим должен был признаться себе: воспользовался он этим знанием беспощадно.
«Но что толку валяться на нарах? — спросил себя Трофим. — Надо идти, идти скорее, пока Сашка сдуру, сглупу, сгоряча не натворил еще чего-либо более дикого, совсем непоправимого, хоть бы и для себя самого. Он долго раздумывать не будет. Хватит ли у меня сил? Должно хватить. Достало же их у Сашки, когда он посоветовал свернуть вправо по склону, хотя отлично понимал: маневр лишает его последнего шанса на спасение в случае неудачи. Должно и у меня хватить сил спасти его от самого себя».
Трофиму представился Малинка у кафедры, когда он выступал с докладами по правовому воспитанию. То, что «совершил» Лазарев на глазах у Сашки, швырнул «алмаз» в реку, квалифицировалось статьей 98 УК как «Умышленное уничтожение или повреждение государственного или общественного имущества», причем, по пункту «б» — «причинившее крупный ущерб». По нему преступник «наказывается лишением свободы на срок до десяти лет». Без оговорок.
Парни из поселка очень любили слушать доклады Малинки. Рассказывает он интересно. Еще бы — двадцать лет богатейшей практики! Но больше всего ребятам нравилось задавать Пионеру Георгиевичу всякие каверзные вопросы. Они вгоняли участкового инспектора в пот, но старший лейтенант обычно с честью выходил из трудных положений.
«Почему же Сашка не догадался? — затосковал Лазарев. — Ведь все так ясно! Я виноват — не сказал после потасовки на берегу? Пожалуй. Но уж больно он разошелся. Прямо озверел. Мне хотелось его как следует проучить, чтоб долго помнил. Вот и проучил на свою голову».
Лежать на нарах и размышлять было приятно, покойно. Трофим не заметил, как впал в забытье.
Проснулся от мысли:
«Предал Сашка… Сашка предал? Предатель Сашка… Это Сашка-то предатель? Он же бросил меня. Из-за алмаза бросил. Смотался. А алмаз при мне. Надо отдать. Скорее отдать. Немедленно. Как я мог спать, когда алмаз при мне, а его нужно отдать. Отдать, пока Сашка не натворил еще каких-либо бед. Сказать ему про алмаз — и сдать. Сдать, сдать!»
Лазарев резко поднялся, застонал от боли в голове. Понял, что встать и выйти ему не под силу. Он сполз на пол и поковылял на четвереньках.
«Придется мне медвежьим способом добираться, по верху. По просеке. Там легче и с патрульного вертолета могут заметить».
Машинально Трофим взглянул на часы:
«Девять тридцать пять. Утра? Вечера. А число? Двадцать первое. Вчера было двадцатое. Тогда, пожалуй, утро. Ночь прошла. Голова еще болит. Отдохну часок — и в путь. Да… Лубянки из коры надо на ладони и колени вырезать. Необходимо даже. Отсюда верхом до дороги двадцать километров. К полуночи могу добраться. Если километр за час
14
Перекинув поясной ремень по-бурлацки, через грудь, Малинка уже с полчаса тащил за собой волокушу с лежавшим на ней Лазаревым. Тот был без сознания.
Инспектор нашел Трофима километрах в пяти от дороги, на просеке ЛЭП. Обессилевший Лазарев приткнулся к корявой березе.
«Чего же ждать, тащить его надо», — решил Малинка и смастерил волокушу.
Позади инспектора послышался стон. Опустив осторожно волокушу, Малинка подошел к Лазареву.
— Ну, молодец, как дела?
Трофим глядел на инспектора тупыми, затуманенными глазами, потом взгляд его как бы очистился.
— Откуда вы? — спросил он.
— С неба, бедолага, с неба. Дай дух переведу, — и Пионер Георгиевич, сняв мотоциклетный шлем, вытер потный лоб. — Водички хочешь?
— Если есть…
— Фляжечку имеем, поделимся. Пей. Давай, давай, не стесняйся. Вот так. И сами приложимся.
Малинка был чрезвычайно доволен, что Трофим наконец пришел в себя. Инспектор опасался, что перенапряжение сильно скажется на состоянии Лазарева и он не успеет доставить его в больницу. Сам Пионер Георгиевич тоже устал, и ему хотелось отдохнуть.
— Откуда вы узнали про меня? Сашка рассказал?
— Рассказал, рассказал…
— Вот алмаз. Никуда я его не бросал. — Трофим полез за пазуху и достал видавший виды носовой платок. — В уголке завязан. Как Саша?
— В райцентре твой Саша уже.
— Что с ним?
— Сидит отдыхает.
Лазарев встрепенулся.
— Он не хотел… Оставил он меня — знаю. Только я тоже виноват. Зачем мне понадобилось…
— Я, Трофим, не прокурор, не суд, — строго сказал инспектор. — Взял не свое — отвечай по закону.
После этих слов сознание Лазарева как бы прояснилось окончательно. Он увидел, как Пионер Георгиевич по-простецки, зубами развязывает узел на платке. Потом взял алмаз пальцами. При косом свете солнца кристалл то вспыхивал, то мерк глазом страшного хищного зверя.
— Вы знаете, товарищ инспектор, — собрался с силами Трофим, — для нас, работяг, цена одного карата… несравнима с рыночной стоимостью на брильянты. Для меня он свой брат, трудяга: бурит, режет, шлифует…
— Ты свои силы побереги, — сказал инспектор, поднимаясь и берясь за волокушу. — Я уже не говорю о том, что и тебя Сашка бросил в беде. Не оставил, а попросту бросил. Предал. А это тоже нарушение, и немалое.
И старший лейтенант потащил волокушу дальше, обходя кочки, к дороге, до которой еще было далековато.
Николас МОНСАРРАТ
УЗАКОНЕННОЕ УБИЙСТВО
Читатели «Искателя» уже знакомы с творчеством английского писателя Николаса Монсаррата: в 1972 году (№ 3–6) журнал опубликовал один из наиболее известных его романов — «Жестокое море». Но перу писателя принадлежат не только романы, переведенные на многие языки и пользующиеся заслуженной популярностью, — Монсаррат издал несколько сборников рассказов. Два рассказа английского писателя печатаются в сегодняшнем выпуске «Искателя».