Искатель. 1974. Выпуск №6
Шрифт:
Да, школа в Болонье была ошибкой коммуниста Менжинского. После поражения революции пятого года он не сумел правильно оценить обстановку. Натура требовала немедленных действий. Они представлялись только в форме усиления военной организации партии, развития пропаганды в войсках. Вячеслав Рудольфович не сразу понял, что такая тактика гибельна, что она может оторвать партию от масс, лишить ее главной силы — опоры на рабочих и крестьян, превратить в группу подпольных заговорщиков.
При встрече в Париже сначала просто вспоминали Италию, Капри. Затем Феликс Эдмундович
Потом были встречи в Петрограде, совместная работа в ВЧК, куда в январе восемнадцатого года Менжинский был введен как руководитель подотдела борьбы с преступлениями по должности банковских чиновников.
Была встреча в Берлине, где Вячеслав Рудольфович работал генеральным консулом во время недолгого Брестского мира, а Феликс Эдмундович останавливался на несколько дней, возвращаясь из Швейцарии. Наголо бритый, одетый по-европейски, непохожий сам на себя, Феликс Эдмундович был доволен свиданием с близкими и привычно озабочен делами. Рассказывал о положении в Советской России, о разоблаченном заговоре Савинкова, о Ярославском мятеже, о покушении на посла Мирбаха и подлой роли эсеров, пытавшихся поднять мятеж против Советской власти. Говорил о важной и трудной чекистской работе.
— Вот наши дела самого последнего времени, — сказал Дзержинский и положил руку на стопку папок. — Трудные дела… Раскрытие заговора в Пензе… В Козлове, намеренно или по преступной небрежности, не обратили внимания на предупреждение о возможном прорыве генерала Мамонтова. Двести девяносто вагонов военного имущества было оставлено при эвакуации и попало казакам… Двести девяносто вагонов! Это при нашей-то бедности. Владимир Ильич просит провести специальное расследование… И еще одно серьезное дело назревает.
Феликс Эдмундович прошелся по кабинету.
— Прошу обращаться ко мне в любое время… По любому вопросу. В Особом отделе пустяков, к сожалению, не бывает… Вместе с ВЧК он делает одно общее дело.
— Чистит авгиевы конюшни.
— Именно. Нечисть лезет со всех щелей. Большая и маленькая. И не сразу сообразишь, что страшнее.
— От слона, говорят, легче увернуться, чем от комаров. Надо идти вперед, а собаки пусть лают.
— К сожалению, они и кусаются, Вячеслав Рудольфович. И самая трусливая дворняга может цапнуть за палец, когда у нее отнимают жирную кость.
Дзержинский возвратился к столу и продолжил:
— Сотрудники ВЧК расписаны по отделам и должны заниматься определенными делами. Но жизнь часто сбивает наши канцелярские упорядочения… Рядовой налет на квартиру или убийство с целью ограбления может оказаться ниточкой контрреволюционного заговора… Случается и наоборот. Первоначальные материалы заставляют насторожиться, предположить хорошо организованную враждебную группу. На поверку все оказывается элементарнейшей шайкой спекулянтов. Обстановке очень сложная, Вячеслав Рудольфович. К Чека порой примазываются настоящие жулики.
— Значит, Чека — сила, Феликс Эдмундович, — улыбнулся Менжинский. — Жулики — народ практичный. К слабым примазываться не будут.
— Утешительного тут мало. С такими типами мы беспощадно боремся. Думаю, что и дальше будем быстро выявлять и обезвреживать их. Труднее другое — крайне желательно иметь более высокий уровень подготовки чекистов. От них ведь требуется не только умение стрелять и сидеть в засадах.
— Понимаю, Феликс Эдмундович, — посерьезнев, согласился Менжинский. — На Украине мне довелось с одним работничком встретиться. Против десяти бандюг не боялся выйти. Храбрости через край, а вот контрреволюционеров выявлял через кухню…
— Как так «через кухню»?
— Очень просто. «Мне, — говорит, — никакие теории не требуются. Я сразу на кухню при обыске иду. Если у него в кастрюле мясо варилось, значит, он контра, и разговаривать с ним нечего. Наши люди на осьмушке хлеба сидят…»
— Оригинальнейший метод. Что же вы с этим «кухонным теоретиком» сделали?
— Послал командовать эскадроном.
— Правильно… Кастрюли могут и подвести. Вопрос подбора людей один из самых труднейших. Тем более для работы в особых отделах.
— Читал в газете про дела Чудина.
— Да. Бывшего члена коллегии Петроградской Чека за связь со спекулянтами и покровительство им мы расстреляли по приговору военного трибунала, — незнакомо жестким голосом подтвердил Феликс Эдмундович. — Мы никому не позволим предательски нарушать интересы партии и злоупотреблять доверием товарищей. И еще одна деталь, Вячеслав Рудольфович. Особый отдел согласно положению подчиняется наряду с ВЧК и Реввоенсовету республики. Так что в известном смысле придется ходить под двумя начальниками.
— Два стула — самое неудобное сиденье.
— Тут все зависит от сидящего. Не скрою, кое у кого в Реввоенсовете есть повышенное желание командовать Особым отделом. Попадаются, к сожалению, ответственные товарищи с излишним самомнением и амбицией.
— Понимаю, Феликс Эдмундович… Говорят, что самый большой недостаток людей состоит в том, что у них много маленьких недостатков.
— Верно подмечено… К тому же, случается, от должности голова кружится, а это меняет нрав в худшую сторону.
— Когда приступить к работе, Феликс Эдмундович?
— Приступить немедленно… Вот то серьезное дело, о котором я вам упомянул.
Дзержинский пододвинул Вячеславу Рудольфовичу одну из папок, лежащих на столе.
— Ознакомьтесь и подготовьте план операции… Кстати, как у вас с жильем? Нам, правда, частенько здесь на Лубянке в служебных кабинетах проживать приходится. Но все-таки жилье полагается иметь.
— Не беспокойтесь, Феликс Эдмундович… На первое время устроился в «Метрополе», а там будет видно, — ответил Менжинский и прочитал надпись на папке: «Добровольческая армия Московского района».