Искатель. 1975. Выпуск №3
Шрифт:
— Милости просим, — повторил Донован фразу чиновника. — Наша машина здесь.
— Как вы меня узнали?
— Старший помощник передал по нашему запросу ваши приметы. Сюда, пожалуйста.
Пока мы выбирались со стоянки, переходили из первого ряда в четвертый, я с интересом разглядывал Донована. Одет он был просто, даже небрежно. Только тщательно вывязанный парчовый галстук и чисто бритые щеки свидетельствовали о том, что Донован все же следит за своей внешностью и не ленится по утрам заглядывать в зеркало. Машину Донован вел спокойно, не нервничал у светофоров. Говорил тихо. И только то, что нужно было сказать. Впрочем, американская манера разговаривать вообще резко отличается от европейской. Я еще раз убедился
— Вот Уолл-стрит, — сказал Донован. — Это контора мистера Лемзна.
Я мельком увидел в окно дом, построенный, вероятно, в конце прошлого или начале нынешнего века. Это была подделка, да к тому же не слишком удачная, под романскую архитектуру. Рядом с небоскребами более поздней постройки контора «Братьев Леманов» выглядела чуть ли не коттеджем. Во всяком случае, назвать это здание, несмотря на его одиннадцать этажей, хотелось не домом, а домиком. Наверное, американцам подобные «домики» под классицизм, ренессанс или романский стиль нужны были как воспоминание о прародине — Европе. Колонизируя новый континент, избрав его в качестве квартиры, они принесли сюда с квартиры прежней, родительской, памятные вещи — дедушкины часы, бабушкин сундук или же прелестный домик, которому более подошло бы стоять на одной из площадей Рима или Мадрида.
Подбородок Донована устремился вперед, поверх рулевого колеса. И мне казалось, что Донован, как ледокол расталкивает льды, своим подбородком расталкивает автомобили.
Да, Нью-Йорк был несколько старомоден. На первый взгляд ему не хватало стильности, единого образа, который есть и в нашем Ленинграде, и в сотканном из скоростных магистралей и бульваров совершенно современном стремительном Лос-Анджелесе. Петр Первый, а затем и Екатерина строили город на Неве, чтобы затмить все остальные столицы. Потому здесь и понадобилось все, что есть у других, только побольше и получше — грандиозные набережные, площади, которые не так-то легко перейти без привала на полпути, и даже свой Версаль. А каменный колосс Нью-Йорк был одержим двумя совершенно несовпадающими идеями — он пытался стать визитной карточкой новой, возникшей неожиданно для человечества страны, а в то же время Нью-Йорк долгие десятилетия был связующим звеном между Европой и Америкой. Он в равной мере принадлежал и той и другой. Дикий Запад, Калифорния, Техас, Чикаго — это уже были явления сугубо американские. Нью-Йорк — другое депо. В нем рядом с небоскребами строились домики с европейскими балконами, хотя остальная Америка балконов не терпит. Бродвей навеян воспоминаниями о Монмартре. Уолл-стрит — сын лондонского Сити.
Что же касается Донована, то о нем я думал только потому, что он был рядом, в машине. Впрочем, он, наверное, тоже был прелюбопытнейшим субъектом. Чувствовалось, что он вышколен, как выпускник образцовой школы-интерната. Привык повиноваться приказам. Приказали ему встретить меня — он и встретил. Он вежлив, предупредителен, ненавязчив. Он мог бы так же спокойно, без суетливости и размышлений встретить в порту абиссинского негуса и борца за равноправие австралийских народов. Его вела идея. А идеей был приказ мистера Лемана.
— Мы приехали, — сказал Донован, и подбородок его опустился на грудь. — Здесь вы будете жить. Это один из домов мистера Лемана. Нет, позвольте, ваш чемодан понесу я.
Он отпер своим ключом резную деревянную дверь. В холле — красное дерево и бронза — нас встретила женщина лет пятидесяти-шестидесяти, в синем платье с белым кружевным воротничком Лицо ее показалось мне знакомым, хотя было совершенно очевидно, что мы с нею никогда не встречались. Может быть, женщина просто очень точно соответствовала среднеарифметическому, вычисленному с помощью электронной машины образу экономки-домоправительницы.
— Мистер Леман поручил мисс Калеван следить за тем, чтобы вам было здесь удобно. Пойдемте наверх,
Деревянный лифт с зеркалами поднял нас на третий этаж. Все было продумано до мелочей: спальня, кабинет, рабочий стол и кипа журналов. Обложки их показались мне знакомыми. Я взял в руки один из них. Это был украинский журнал «Всесвіт» («Весь мир»), где публиковались мои заметки о судьбе альбома Дюрера. Затем были различные журналы с моей статьей на ту же тему, распространенной агентством печати «Новости», вырезки из газет… И я понял, что для мистера Лемана наш разговор не будет неожиданностью и что мистер Леман человек серьезный. Из соседней комнаты вышел Донован.
— Я говорю сейчас по телефону с мистером Леманом, — сказал он. — Если вы поднимете трубку аппарата, который перед вами, то мистер Леман сможет вас приветствовать лично.
И мистер Леман, вернее, телефонная трубка тихим голосом поздравила меня с прибытием, пожелала мне хорошо отдохнуть, поинтересовалась, обеспечен ли я всем необходимым, и вдруг заявила, что ей, то есть ему, мистеру Леману, нравится энергичный тон моих выступлений, хотя он, мистер Леман, не владеет русским языком и вынужден был читать все это в переводах. Затем трубка, сославшись на свою занятость, извинилась, что не может принять меня немедленно, но выразила надежду, что я не буду скучать и смогу хорошо отдохнуть, так как на сей счет даны необходимые указания мистеру Доновану, мисс Калеван и миссис Чумченко. Кроме того, трубка похвалила мой английский язык, что было совершенно необязательным десертом по окончании вежливого, но делового разговора — мой английский был из рук вон плох.
— Простите, мистер Леман, — спросил я на прощанье, — мистер Донован — искусствовед?
— Только отчасти, — ответил Леман. — Он детектив-охранник известного агентства Пинкертона. Конечно, в какой-то мере он по роду своей специальности разбирается и в картинах.
— Агентство Пинкертона было основано легендарным Натом Пинкертоном? Тем самым, которому когда-то было посвящено столько романов?
— Полагаю, что именно так, — ответила трубка. — Но сегодня дать точный ответ на этот неожиданный вопрос я не готов. Я записываю его у себя в блокноте. Завтра скажу точнее… До свидания!
— До свидания, — сказал я трубке и положил ее на рычаг.
Все, что было дальше, вплоть до встречи с мистером Леманом, не так уж интересно. Я обедал. Обед был превосходен, а мисс Калеван предупредительна, как метрдотель в дорогом ресторане, и внимательна, как бабушка к внуку. Приехала, как и обещала, миссис Сусанна Чумченко — в кольцах и серьгах, довольно бойко болтавшая по-русски. Она заявила, что мы почти земляки. «Почти — не считается», — подумал я. Затем она повезла меня показывать город, водила в китайский ресторан, хотя китайские рестораны я предпочел бы наблюдать в Китае, затем в итальянский, хотя и на итальянский мне хотелось бы поглядеть, допустим, в Неаполе или Палермо. Зато за час до закрытия мы посетили музей современного искусства. Но тут миссис Чумченко заторопилась попасть на наклонный спуск, заменяющий лестницу, ведущую на улицу. Из сострадания к ней я заявил, что устал с дороги и хочу пораньше лечь спать.
— Но у нас с вами впереди еще программа!
— Может быть, мистер Леман не будет возражать, если мы ее сократим?
— О конечно, конечно! Мистер Леман просил не очень вас утомлять.
Оказывается, мистер Леман предусмотрел все. Даже то, что меня могут утомить. И такое направленное внимание действительно могло утомить.
А через шестнадцать часов я уже был в кабинете самого Роберта Лемана, которого знакомые и даже многие служащие финансовой конторы «Братья Леманы» именуют просто Бобби.