Искатель. 1976. Выпуск №6
Шрифт:
– Ладно. Ты мне за этого доктора своей плешивой головой ответишь. Я и тебя, и Марью твою везде найду и к стенке поставлю, как самую распроклятую контру. Понял? То-то… А у кого здесь Митька останавливается?
– Где ж мне знать?
– вздохнул Стрельцов. Я его только досуха провожаю, а уж дальше он сам. По три дня, не мене, в городе проводит. А у кого?,.
– он снова вздохнул и развел руками.
Похоже, и вправду не знает.
– Ладно, ступай, посиди еще маленько, позову, когда надо.
– Нырков подтолкнул его в комнату охраны. Крикнул в приоткрытую дверь: - Дайте ему хоть кипятку!
– и добавил негромко: - Загнется еще по дороге от радости… Передумай, Михаил, -
– Кончай, брат, свою шарманку, - перебил Сибирцев.
– Слушай, что мне надо. Срочно достань пару простыней, марлю, йод, скальпель, пару зажимов и еще… опий. Это на всякий случай. Спирту небось нет, так дай бутылку самогону. Свечей надо. Их побольше, с десяток. Теперь главное. О нашем деле ни одна живая душа чтоб ни слова. Сам представляешь, куда иду. Тех, что в камере у тебя сидят не выпускай. Во избежание болтовни. Вернусь - разберемся. Кое-какие бумаги нужные у меня есть. Дай мне с собой махры-если есть, то моршанской. Это для душевной беседы. А еще мне нужно постановление о добровольной явке дезертиров. Знаешь, о чем я говорю. И последнее. Здесь, - он поднял с пола свой вещмешок, - посылка. Несколько банок тушенки, пара фунтов сахару и часы «мозер». Я их в тряпицу завернул. Не разбей. Найдешь в Моршанском уезде Елену Алексеевну Сивачеву и передашь все это. От сына ее. Мне-то надо бы самому… Но если не вернусь, найди и передай. Мы с Яковом вместе там были. Погиб он… Передай, что геройски. Никого не выдал. Слова не сказал. Оттого многие живы остались… Ну а обо мне, брат, сообщишь, как положено, по начальству. Возьми мой мандат, спрячь. Вернусь - заберу. Все. Доставай подводу.
4
Громко стучали плохо смазанные колеса. Телега катилась по схваченной за ночь морозцем дороге. Стрельцов погонял лошадь шибко, торопился больше проехать по утреннему холоду. Позже, как взойдет солнце, дорогу развезет, польют смолкшие было ручьи, и уже не громыхать, а хлюпать станут колеса в вязком жирном черноземе.
Снега в полях было уже немного, он оставался лишь в придорожных канавах, в оврагах да с теневой, северной стороны бугров - темный, ноздреватый, уже и не снег, а припорошенные, вмерзшие в лед комья земли.
Сибирцев лежал на большой охапке сена, подложив руку под голову и придерживая сбоку кожаный докторский саквояж: где-то умудрился раздобыть Нырков. Глядел по сторонам, вдыхал запах прелого сена, покачивался в такт движению телеги. Машинально перебирал в памяти события последних часов.
Инструкции Мартина Яновича были довольно подробны и обстоятельны. Брать их с собой не полагалось, и потому Сибирцеву пришлось изрядно поднапрячь все свое внимание, делая лишь самые необходимые, но безобидные для непосвященного заметки. Главное, по сути, сводилось к довольно разветвленному и хорошо законспирированному эсеровскому подполью. Уж что-что, а по этой-то части они мастаки. Сибирцев сам был когда-то эсером - может, потому и выбрал его Мартин Янович. Кому ж как не ему, Сибирцеву, и знать повадки бывших партийных товарищей.
Задание было архиважное. Скоро, теперь уже очень скоро придут на Тамбовщину регулярные войска. Советская власть не могла больше терпеть, чтоб под самым сердцем страны зрел гнойный фурункул - антоновский мятеж. С ним надо было покончить быстрым и решительным ударом. Но удар нельзя наносить вслепую. Этак и жизненно важные органы заденешь, а организм еще не оправился от иной мучительной болезни.
Вот так и получилось, что приходится теперь Сибирцеву выполнять роль врача-диагноста. Прощупать,
Невольно определяя свои врачебные функции, Сибирцев подумал: а не ввязался ли он в авантюру с этой экспедицией? Имеет ли он право? Не кончится ли все самым дешевым провалом и роковым выстрелом где-нибудь посреди вонючих топей? Может быть, он попросту поддался мгновенному чувству острой жалости, а может, невесть из каких глубин памяти всплыли великие слова о долге врача всегда и везде помогать страждущему… Черт его знает как получилось!
Стрельцов совсем уж очухался. Даже вроде похохатывает чему-то своему.
Сибирцеву было, в общем, понятно его состояние. Нечто подобное видел он, помнится, в июле шестнадцатого в полевом лазарете под Барановичами. Привезли пожилого солдата с напрочь, словно бритвой, отхваченной кистью правой руки. Кто-то еще раньше догадался наложить жгут, и теперь солдат сидел у плетня возле хаты, где расположились хирурги. Словно куклу, укачивал он свою культю и кричал тонко и визгливо. Пробегавший санитар сунул ему кружку со сладким горячим чаем. И случилось неожиданное. Солдат замолчал. Он бережно уложил культю на колени, взял левой рукой кружку и стал пить и даже счастливо улыбался при этом. Допив, аккуратно отставил кружку, снова прижал культю к груди и завопил так, что из глаз его хлынули слезы.
Видимо, примерно то же самое происходит теперь и со Стрельцовым. Он добился своего: доктор едет. И он не думает, что там, на острове, с дочерью. Может, ее нет в живых. Главное - доктор едет. Кружка с горячим сладким чаем…
Стрельцов уже не раз оборачивался к развалившемуся на сене Сибирцеву, все порывался что-то сказать, но, наверное, не решался. Вот и опять обернулся, и глаза его при этом как-то странно лучились.
– Красота-то какая, а, ваше благородие! Благодать… Дух какой от землицы-то! Большая вода - большой хлебушек. Это точно… Н-но-о!
– хлестнул он прутом замедлившую было шаг кобылу.
– Эх, ваше благородие, господин доктор, нешто это лошадь? Вот, бывалоча, приводили на Евдокиевскую коней! Нынче ведь как раз ей время, ярмарке-то. Она всегда на Евдокию-великомученицу начиналась. Со всей губернии праздник. А потом уж дожидай Троицкой. Та - не так, лето жаркое. Помню, ваше благородие, было дело, черемис у цыгана коня торговал. Уж порешили они, по рукам, как положено, ударили, а черемис все в страхе дрожит, обману боится. Цыган ведь известный народ.
«Не верю, - говорит, - тебе, есть в коне обман».
– «Ах, - говорит, - не веришь?» - «Не верю!» - «Не веришь, такой-сякой? Ну так набери, - говорит, - полон рот дерьма, разжуй да плюнь мне в морду, коли не веришь!»
Ух и смеялся народ-то! Весело было. Одно слово - праздник.
– Старик долго хихикал, утирая глаза рукавом своего зипуна, покачивал головой.
«Ваше благородие, господин доктор», подумал Сибирцев. Неужто этот старик в самом деле до сих пор ничего не понял? Или дурочку валяет… Надо ж быть полным кретином, чтобы не сопоставить примитивных фактов. Кто такой Нырков, он не может не знать… Или на него затмение нашло?… Вот еще загадка.
Нырков предложил одеться попроще, полушубок, говорил, уж больно шикарный. Что шикарный - это как раз неплохо. Отличный полушубок. Если из бандитов острова хоть один бывал в Сибири, вмиг признает полушубок черных анненковских гусар. Тех, кто хорошо умел на руку кишки наматывать… Мол, не простая птица, доктор-то. А для начала это совсем уж неплохо. Гимнастерку свою привычную только сменил на довольно приличный, но тесноватый под мышками пиджак да переложил во внутренний карман свой неразлучный наган.