Искатель. 1977. Выпуск №4
Шрифт:
— У-у-у-у-и-и-и-с-с-с!
Уисс!
И вдруг он понял. Ему стало легко и весело, и дерзкий план перестал казаться сумасбродством.
Зумы его потеряли!
Вырвавшись на свободу, Уисс, сам того не заметив, перешел на обычный жизненный ритм дэлона. Поэтому и толпа, и Пан, и Юрка казались ему неподвижными — он жил и действовал вчетверо быстрее. Опьяненный восторгом, он забыл, что у зумов лишь одно световое зрение, и стал для них невидимым. Зумы растерялись, решив, что он бросил их…
И милый маленький зум зовет его
Несколькими мощными движениями дэлон преодолел добрые четыре сотни метров, взмыл в воздух у самой причальной стенки, описал долгую полую дугу и снова ушел в воду — теперь уже неглубоко.
И сквозь беспорядочные вспышки радости он уловил вдруг ломкую, неуверенную, но вполне связную пента-волну Нины:
— Спасибо, Уисс!
Эти задыхающиеся, неумело напряженные, похожие на пугливый шепот ламинарий, биенья биотоков развеяли последние тени сомнений. Он свистнул на все море:
— Вперед!
И железный кор послушно двинулся за ним, и солнце выплыло навстречу…
Метеоклетки чувствовали, что сегодня будет ясный день, но пока над свинцовым морем висел серый рассвет и торопливые неопрятные тучи бежали на север. Белый кор покачивался в полукилометре, бессмысленно тараща зрачки ночных позиционных огней.
Уисс просвистел призывно, но ответа не было: зумы еще спали.
Мутная мгла ненастья угнетала. Уисс переключился на инфразрение. Багровую поверхность моря пронизали миллиарды огненно-рыжих пульсирующих жилок — это перемешивались теплые и холодные слои. Растрепанные холодные тучи превратились в полупрозрачные зеленоватые дымки, сквозь которые большим осьминогом с растопыренными щупальцами синело солнце в своей раскаленной короне.
Уисс описал дугу в багровой воде, расправляя затекшие мускулы, рывком вылетел в воздух и увидел внизу, в изогнутом зеркале воды, свое увеличенное в несколько раз отражение. В следующую секунду он бесшумно вошел в воду и плавным движением направил тело в бодрящий холодок глубины. И снова увидел свое отражение — теперь уже наверху, на рубеже воды и воздуха.
Уисса всегда волновал и будоражил этот рубеж — граница двух разных и чуждых миров, таких близких и таких непохожих. Ему и пришлось идти в эту разведку к зумам.
Та памятная августовская ночь ничем не отличалась от предыдущих. Было душно, и пришлось на несколько градусов понизить температуру кожи. Теплая вода пахла железом заградительных решеток. Сгорая в атмосфере, печально шуршали бессчетные метеориты и сгустки космической пыли. Монотонный звездный дождь убаюкивал, навевал дремоту.
Дела шли плохо. Целый год «плена» добавил немного нового к наблюдениям, сделанным четыре тысячи лет назад. Зумы почти не изменились биологически, общие психические индексы остались прежними. Никаких сдвигов…
День обычно кончался игрой. В игре любое животное раскрывается полностью, и с ним легче работать.
Она сидела на влажном камне и смотрела на звезды. На коленях у нее поблескивал небольшой аппарат, которым зумы пользуются для копирования звуков.
Уисс, отключив световое зрение и локаторы, дремал, прижавшись боком к нагретому за день камню. Бессвязные отсветы дневных мелочей освобожденно и легко кружились в голове.
Что он знает об этом существе, сидящем рядом и таком бесконечно далеком? Знает его повадки и привычки, оно откликается на имя «Нина», иногда даже на пента-волну, хотя почему-то пугается при этом. Но что руководит этим нескладным примитивным телом? Какая власть, какие побуждения заставляют зумов тратить время и силы на создание искусственной среды, разрушая естественную? Ощущение неполноценности? Страх перед миром? Голод?
Камешек скатился с откоса, булькнул в воду. Зумка завела свой аппарат. Из коробки поползли тягучие зазывания, с помощью которых зумы общаются. Уисс досадливо зажал инфраслух — нудное бормотанье раздражало его.
Он уже почти спал, когда увидел МЫСЛЬ. Сначала он решил, что это сон, потом — что рядом появился неведомый товарищ, но уже через секунду понял, что мысль исходит из аппарата зумки, и замер.
Это не была речь дэлона — в ней клубились, плясали, замирали и разгорались вновь чужие краски, чужие, невнятные и мятежные образы.
Дрожа всем телом, Уисс пытался понять, что говорит многотональный, многотембровый голос. Волнение мешало ему вжиться в ритм, всмотреться в невиданные, дикие сплетения и ассоциации. Но вот мелькнуло в сумбурном потоке знакомое — ослепительная синева и белые пятна в синеве…
Небо! Конечно, небо, уплощенное, искаженное непривычным ракурсом, но небо Земли! И суша — от края до края, без единой полоски воды — гигантские каменные волны с белоснежными шапками на гребнях — застывшее на века мгновенье бури…
И снова хаос непонятного, но почему-то тревожно знакомого, словно кто-то на чужом языке пересказывает историю, которую ты давно забыл, — что-то мерещится в диковинных созвучиях, мельтешит и ускользает.
И вдруг рывком — огромная фигура зума: лохматая голова заслоняет солнце, плечи раздвигают горы, а в руке у него…
Это ярко-алые, судорожно трепещущие языки, похожие на щупальца бешеного кальмара…
Красный Глаз Гибели, страшное проклятье Третьего Круга, едва не погубившее пращуров, — клубок вечного ужаса, от которого через много миллионов лет вздрагивают во сне далекие потомки — враг всего живого — ОГОНЬ!