Искатель. 1979. Выпуск №5
Шрифт:
— Хорошо, — пошел на уступку Махмудбек. — Ты, пожалуй, прав. Можно взять и Пулата.
Тухлы не выдал радости от этой своей маленькой победы. Он просто с достоинством кивнул.
— Дейнц торопит, — пожал плечами Тухлы. — А там нас уже ждет уважаемый муфтий
— Иди, — сказал Махмудбек. — Надеюсь и верю тебе.
Всех людей Шамсутдин подготовит через неделю.
Рядом шумел базар, торопились люди, надрывались торговцы. Обмануть, урвать лишний грош. Порадоваться куску свежего хлеба. Жалкие люди… Жалкая, нищая жизнь. Никогда Тухлы, сын Джунаидхана, не согласится так существовать хотя бы один день.
А женщина стояла в стороне. Она выбрала, как ей казалось, очень удобное место. Тут она никому не мешала. Но
Не очень удобное место. Женщину все чаще задевали торопливые прохожие. Но она не чувствует чужих локтей, тяжеловатых хурджунов, корзин…
Женщина выжидающе подалась вперед. Когда же наступит ее минута? Кивни Шамсутдин, дай знать, и она, забыв все приличия, побежит, расталкивая этих сосредоточенных, шумных, веселых, сердитых, богатых и нищих… Расталкивая всю пеструю, разношерстную толпу, весь гудящий мир.
Махмудбек старался успокоить Фариду.
— Все будет в порядке…
Эта фраза стала традиционной. За последние месяцы Фарида привыкла к ней и перестала верить. Она с трудом сдерживала слезы. О чем ему сказать? О последнем письме важному сановнику? Министру? Но Фарида об этом уже рассказывала. Откинув покрывало с лица, она все же торопливо сообщила о своем последнем послании.
Повзрослела Фарида… Как у много пережившей женщины, легли морщинки у нее под глазами.
— Вы меня не слушаете? — обиженно спросила Фарида.
— Слушаю, милая, слушаю… — улыбнулся Махмудбек.
Она любила эту улыбку. Так может улыбаться только смелый, решительный человек. Фарида рассказала о последнем прошении, которое она подала государственному чиновнику. Она боялась потерять веру в эти бумажки, хотя уже догадывалась, как медленно ползут прошения. И доползут ли до главного, большого человека, который может решить судьбу мужа? И найдется ли у этого человека время, чтобы дочитать бумагу до конца?
Писцы, конечно, мудрят. Очень много слов в каждом прошении. Фарида всегда удивлялась длинным строчкам. Можно короче и яснее сказать о Махмудбеке. Но писцы получают деньги за работу. Чем больше работы, тем она дороже.
— Брось, Фарида. Брось ходить к этим жуликам… — весело уговаривал Махмудбек.
Он не притворялся. У него действительно было веселое настроение. Фарида видела это по глазам. Махмудбек искренне смеялся. Даже люди оглядывались на странного заключенного.
— Твои прошения никто не читает.
— Прочтут, — уверенно сказала Фарида.
Махмудбек покачал головой и только вздохнул.
— Ну да ладно, может, и прочтут, — согласился он. — Может, найдется такой. Прочтет.
Многого не знает Фарида. Махмудбек не имеет права уйти из тюрьмы… Если бы она знала, например, кто вон тот гордый старик. Старик сидел, сложив руки на груди, будто совершенно не чувствуя цепей, не обращая на них внимания. Прищурившись от света, он с презрением рассматривал поток людей и не просил подаяния. Ему и так приносят и мясо И хлеб. Приносят в камеру эти же стражники, которые сейчас его охраняют. Приносят за хорошую плату.
Жилистый, черный от ветров пустыни и солнца, он и сейчас стоит во главе большого племени.
Приказано старика держать в зиндане. На базар его вывели стражники на свой страх и риск. Слишком хорошо заплачено им за эту прогулку. На базар, конечно, приехали люди из племени, такие же гордые и своенравные, как их вождь. Они знают десятки скрытых тропинок и больших дорог, по которым в соседние страны уходят лихие джигиты и никому не известные чужеземцы. Уходят под покровом ночи. Об их делах никому не известно, кроме этого старика
Махмудбек пользуется уважением у старика. Придет день, когда вождь многое расскажет. Надо ждать. Надо упорно ждать. Махмудбеку нужны дороги, по которым уходят в Страну Советов чужеземцы, нужны проводники из племени жилистого, неприступного старика.
А как объяснить все это Фариде?
Махмудбека давно бы выкупили или украли… Но он еще нужен в тюрьме…
— Скоро… — шепнул Махмудбек.
Он провел ладонью по пальцам Фариды. Пальцы заметно дрожали. Потом взял руку Фариды и, наклонившись, поцеловал.
Стражники многое повидали в своей жизни, но сейчас удивленно переглянулись. Такого чуда никогда не видывал и этот шумный, пестрый базар.
Из рукописи Махмудбека Садыкова
На чужбине я почти ежедневно вынужден был встречаться с так называемой верхушкой эмиграции. Бывшие курбаши, муллы, баи еще строили планы нападения на Страну Советов. Стоило иностранной разведке кого-нибудь из них поманить пальцем, и он моментально появлялся, якобы ведя за собой свое верное войско.
Я присутствовал при таких сделках и очень хорошо знал, что нет никакого войска. Есть небольшая шайка головорезов. Разумеется, и шайка могла натворить много бед. Следовало немедленно принимать меры к срыву любой диверсии, любой вылазки бандитов.
Верхушка эмиграции выдавала эти шайки и отряды за массовое народное движение.
Я знал много курбаши, которые спали с маузером под подушкой, боялись своих подчиненных. Одни подчиненные были обмануты, другим угрожали пыткой и смертью…
Басмачество — контрреволюционное движение. В Средней Азии оно проявилось в форме открытого бандитизма. Басмач (по-узбекски — «басмак») — это притеснитель, грабитель, насильник.
Как оно родилось? Кто его поддерживал?
Старый чекист, участник гражданской войны в Средней Азии, Сергей Васильевич Калмыков оставил после себя книгу «Коран и маузер».
Как очевидец, он рассказал о рождении первой банды в Ферганской долине. Начало контрреволюционному движению положила так называемая «Кокандская автономия», просуществовавшая с 9 декабря 1917 года по 20 февраля 1918 года.
В январе 1918 года крупный бай Хамдам Ходжи Каландар и создал первую банду. Во главе он поставил вора и убийцу Назара.
Это было время, когда в Ферганской долине свирепствовала «крестьянская армия» кулака Монстрова, когда белогвардейские офицеры и английские разведчики становились советниками новоявленных «полководцев», снабжали их деньгами, оружием, обмундированием.
Я знаю, что многих курбаши отдавали правосудию их же воины. И я. долгие годы связанный с крупными деятелями эмиграции, очень часто ловил на себе взгляды, полные нескрываемой ненависти.
Тюремные стены
Доктор сдвинул наручник, отыскал пульс. Стараясь не смотреть на Махмудбека, сосредоточенно считал удары. Сердце билось ровно. Оно было спокойным. Казалось, человек подчинил эти удары своей воле.
В присутствии доктора в камере становилось всегда тихо. Его побаивались, потому что появление доктора обычно было связано с несчастьем. Когда, осмотрев неподвижное тело, он поднимался, то странно шевелил пальцами, словно старался стряхнуть с них невидимую пыль. По этому движению пальцев все понимали: еще один покинул этот суетный, грешный мир. Не глядя ни на кого, доктор выходил из камеры.