Искатель. 1980. Выпуск №1
Шрифт:
Мы остановились когда-то вплотную у этого рубежа. Вы тоже приблизились к нему. Это новая, удивительная граница возможностей. До сих пор все, что вы могли сделать, вы делали. Любые проекты казались вам осуществимыми или неосуществимыми только по одному признаку: хватит ли сил и средств. Я думаю, это первая фаза развития любой цивилизации. Все, что можно, осуществляется рано или поздно.
Вторая фаза совсем иная... Совершается не все, что можно осилить. Что-то должно остановить вас. Заставить задуматься. Может быть, стоит внимательнее присмотреться к себе, к своим успехам? И попристальнее вглядеться в черные, кажущиеся безжизненными пустоты. Разум — это тоже стихия. Он сложнее,
Старые истины о контактах вам, вероятно, известны. Вообще говоря, контакты невозможны. И все же, как ни странно, они, наверное, не такая уж редкость. И тут есть границы дозволенного, или, как мне нравится говорить, — пределы упругости. Я за «пластинные» контакты: тогда вы можете вычеркнуть их из памяти, если нужно. Контакты не должны оставлять следов, иначе они будут вмешательством в чужую жизнь. Последствия предвидеть невозможно. Как невозможно создать компьютер, который бы подменил жизнь, сообщество людей.
Мое письмо к вам было бы неполным, если бы я не добавила того же и относительно освоения энергии звезд. Ведь это освоение с неизбежностью означает и контакт, по крайней мере,односторонний. (Я хорошо помню вас, Глеб, признаюсь вам: нелегко отказаться от извинений за то, что произошло на «Гондване». Легче считать, что ничего не случилось. Погиб кибер, вот и все. Хорошо, что вы журналист: можно придумать для себя и других любую историю. Мое письмо к вам — пример пластических контактов. Ведь его можно сочинить самому. Или порвать. Или предать забвению. Или рассказать о нем — все
равно не поверят.)
А и'р а».
ГДЕ ПРЯЧЕТСЯ ЛЕТО
Фитотрон Янкова расширялся. Зеленую лабораторию готовили к приему дальневосточной флоры.
Янков должен был приехать к нам в командировку, и я предвкушал, как мы облазим с ним побережье и горные перевалы. Где-нибудь в чаще набредем на белый орех и корень жизни, с шумом будем продираться через заросли заманихи и свободно-ягодника. Женьшень, лотос, бразения растут у нас на воле.
50
И у нас есть фитотрон или даже два, но не такие, они не похожи на гигантскую лабораторию Янкова. У него все не только растет, но и образует целые бота нико-географические области под крышей. У нас по-другому. «Нет комплексного подхода, — так однажды выразился Янков. — Кроме того, у вас увлекаются тропиками». Что же, посмотрим, поможет ли его поездка восстановить исчезнувшие пижмовые степи у Ханки или заросли бразении Шребера в озере Заря.
Не помню ни одного пасмурного дня после возвращения в город. Здесь, в городе, в его окрестностях, как и во всем Приморье, было еще лето. Резкий контраст с тундрой. И когда приехал Янков, мы сошлись с ним на том, что не все еще потеряно. Сборы были недолгими: мы погрузили походный скарб в эль и, сделав прощальный круг над бухтой, понеслись в таежные джунгли.
По дороге он рассказал о Байкале, где провел целых два месяца. Трудно было поверить, что там, у холодного озера, можно увидеть еще такое, о чем я и не слышал. По его словам, например, весной сквозь незаметные трещины во льду на свет божий выползают личинки бабочек-поденок, куколки ручейников и направляются к берегу: их так много, что прибрежный лед черен. С береговых сопок приходят медведи. Вода становится серебристой от рыбы.
Это загадка. Взрослые насекомые спариваются и гибнут через несколько дней. Зачем природе такое расточительство? Когда птицы летят на Север выводить птенцов, это понятно: летом именно там много света, корма, простора для пернатых. А вот бабочки, умирающие сразу же после рождения,
Выше каменной чаши через поток было перекинуто толстое дерево По стволу шнырял поползень, увидев нас, он скрылся среди листвы Дерево над потоком жчло. Зеленели его ветви, орошаемые голубоватой водой. Когда-нибудь на чтом месте, думал я, поднимется настоящий зеленый мост
Мы прошли по живому дереву, выбрались на берег и долго брели по чаше папоротников, доходивших до пояса. Впереди мелькнула рыжая спина косули. И снова — заросли, челеные разливы ..
Нам открылась долина. Тридцатипятиметровые раскидистые чозении высились над ней почти на равных расстояниях другот друга. Ближайшее к нам дерево развесило вековую крону так привольно, что заслонило половину долины. В ее листве спрятались и солнце, и светящиеся облака, и близкие лбы сопок. Рядом с чозенией усохшее дерево обычных размеров казалось причудливым кустом. На сухой вершине его я заметил брошенное гнездо скопы Где-то стучали дятлы. На исходе первого дня — гроза, В мгновенной вспышке света
. 51
под исполинской изломанной молнией — гребни леса, серые столбы дождя. Гул раскатов и эхо, грохот воды в распадке. Черная быстрая тень — не то зверь, не то человек. Я даже испугаться не успел. Прыжок, еще прыжок, удаляющиеся шаги — вот и все.
Это была она! — выпалил я утром.
Аира? — Янков настороженно посмотрел на меня.
Что же тут такого? — сказал я. — Раньше она слышала
нас в эфире, а теперь нет... и на время потеряла след.
А теперь вот...
По-моему, мы оба нездоровы, — ответил Янков.
А утро ясное, тихое. Забыты тревоги. Начинается, разгорается день. День с большой буквы, начало жизни.
На пойменных лугах с высоченными, в рост человека, травами мы с Янковым собирали нашу коллекцию особенно тщательно. Здесь встречались желтушник левкойный, жгун-корень, девясил японский. Нам попадались кусты секуринеги и родственница батата — диоскрея лечебная. Мы разбредались среди зарослей и выискивали все новые экспонаты. Одной только жимолости мы нашли несколько видов. Янков действовал так осторожно, что' растения, наверное, даже и не ощущали прикосновений аппарата. Даже стыдливая мимоза не сложила бы свои листья, настолько осторожен был поиск. Ведь требовалась всего одна живая клетка: потом, в лаборатории, из нее вырастет целое растение. Вся коллекция умещалась в небольшой коробке.
На марях мы находили белозор, водянику, разноцветные мхи. Здесь росли вереск, клюква, голубика. Входя снова в полосу разнотравья, мы удивлялись пламеневшим цветам лилий и оранжевым саранкам, светящимся с приходом сумерек.
Мы поднимались выше в горы, там шумели кедровые рощи, а рядом качали светлыми головами ясени и клены.
Словно драгоценными камнями, любовался Янков прозрачными кусочками смолы. Разумеется, законсервированных клеток сквозь смолу не было видно, слишком уж они малы. На каждой бусинке мы писали несмываемой краской номер, чтобы потом можно было разобраться в этом богатстве.