Искатель. 1982. Выпуск №1
Шрифт:
— Итак, вы утверждаете, что ваши, машины не сталкивались? Полицейский инспектор Ивестер пододвинул к себе протокол допроса, посмотрел на просвет прозрачную шариковую ручку, словно проверял, много ли в ней еще осталось пасты, поудобней устроился на жестком исцарапанном стуле и всем своим видом изобразил готовность записать мой очередной ответ. Это продолжалось второй час. Я чувствовал в голове пульсирующую тяжесть. Обычную после бессонной ночи. Судя по жидкой полоске света, пробившейся сквозь занавешенное окно, утро уже наступило. Часа четыре мы прождали у обрыва, пока прибыла полиция. Потом они
Машина стала видна еще до того, как лебедка вырвала ее из воды. Она напоминала какую-то гигантскую хищную рыбу, заглотнувшую конец каната с наживкой.
Когда корпус машины приподнялся над поверхностью моря, из всех щелей длинными белыми струями полилась вода. Теперь машина, висевшая в перекрестье прожекторных лучей, походила на хорошо освещенный аквариум. Уровень жидкости в нем постепенно понижался. Мне казалось невыносимым увидеть то, что должно было остаться на его дне. Только услышав удивленные возгласы, я вновь глянул на машину.
Кран развернулся и осторожно опустил ее на набережную. Последние темные лужи растекались под колесами, ослепительно сверкал никель бампера и совершенно целые стекла салона.
Я не сразу понял, что так удивило стоявших вокруг людей. Преодолев внутреннее сопротивление, я наконец заглянул внутрь салона. Он был пуст, совершенно пуст…
— Вы собираетесь отвечать? — спросил инспектор, и я с минуту еще молчал, пытаясь вспомнить, о чем он меня только что спрашивал. Ах да, столкновение…
— Нет, столкновения не было. Крыло и фара повреждены от удара о столб. Это можно проверить.
— Мы и проверим, не беспокойтесь. Но на «вольво» тоже есть следы удара. У него смята левая часть багажника, сорван задний бампер.
— Возможно, зацепил во время падения.
— Возможно. Но куда все-таки девался водитель? Двери салона остались закрытыми. Если ему удалось выбраться после падения, вряд ли он стал бы закрывать за собой дверь.
— Логично, — одобрил я. Инспектор посмотрел на меня с раздражением.
— Но ведь именно вы остались на набережной, пока ваш сотрудник, как его… — Он заглянул в протокол. — Пока Гвельтов ходил звонить, никуда не отлучались, и вы продолжаете утверждать, что за это время никто, не замеченный вами, не мог подняться на набережную?
— Фара хорошо освещала эту часть берега. Нет, там никто не поднимался.
— Получается, что «вольво» сам собой без водителя нырнул в море или, может быть, водитель растворился?
— Ерунда получается.
— Вот именно, ерунда. Может быть, в конце концов вы расскажете, как все произошло на самом деле? Нет? Ну, тогда я вам расскажу. Вы случайно в темноте задели стоявшую на набережной машину. От удара она упала в море.
Я одобрительно посмотрел на него. В логике ему не откажешь. Я дьявольски устал в эту ночь. Если бы у меня так дико не болела голова, я бы, возможно, нашел выход из этой дурацкой истории. Хотя инспектора тоже можно понять: все происшедшее выглядело чудовищно нелепо. Однако в нагромождении нелепостей и странностей была какая-то своя логика, ускользающая от меня мысль… Если бы я мог хорошо выспаться и потом на свежую голову все как следует обдумать, может быть, я бы понял, в чем дело. Но для этого необходимо сначала избавиться от Ивестера. А судя по началу нашего знакомства, это будет непросто.
Инспектор нам попался въедливый и на редкость упрямый. Допрашивал он нас с Гвельтовым раздельно по второму разу. Все искал несоответствия и — логические провалы в наших показаниях. Их было сколько угодно. И к утру он окончательно поверил в то, что имеет дело с двумя отпетыми авантюристами, а может быть, и преступниками. Благо документов у нас с собой не оказалось и для выяснения наших личностей все равно пришлось ждать утра. Так что ночь дежурства у Ивестера прошла нескучно. Пока появилось начальство, пока звонили в институт — прошло еще часа два. Отпустили нас только в десять утра, после того как выяснилось, что Мишурин жив и здоров, благополучно отдыхает в санатории, из которого за последние два дня никуда не отлучался… Получилось, что мы с Гзельтовым угнали у уважаемого человека, доктора наук, его машину и в хулиганском разгуле сбросили ее с обрыва в море…
К сожалению, все это было не так смешно, как могло показаться со стороны, И то, что в лабораторию приходил не Мишурин, хоть и запутало все еще больше, лично для меня немало и проясняло. Это хорошо укладывалось в смутное подозрение, которое я упорно гнал от себя прочь, твердо решив заняться им вплотную только после того, как высплюсь. Самым же неприятным и, увы, непоправимым во всей этой истории было бесследное исчезновение нашего журнала.
Я давил на кнопку звонка долго, слишком долго, и ни на что уже не надеялся, когда дверь вдруг бесшумно распахнулась. Она стояла на пороге в спортивных джинсах и легкой голубой блузке. Казалось, одежда не имеет к ней ни малейшего отношения, так откровенно подчеркивала и передавала она линии ее тела.
— Входите. Я ждала вас
Очередная нелепость. Час назад я сам еще не знал, что, проснувшись, первым делом брошусь сюда в полной уверенности, что никого не застану в пустой захламленной квартире, готовый поверить, что и самой встречи не было, что мне все приснилось, привиделось. Наваждение? Возможно.
Я переступил порог. Прихожая была тщательно убрана. Календарь исчез. Выцветшее пятно на обоях прикрывала пестрая дорожка. Я не стал задерживать на ней взгляд, стараясь ничем не выдать своего интереса к исчезнувшему календарю. Эта женщина обладала сверхъестественным чутьем. Я бы не удивился, если бы узнал, что она читает мои мысли.
Разговор долго не клеился, я все никак не мог решиться выложить ей свои смутные подозрения и догадки, вообще не знал, как начать разговор. Все выглядело слишком нелепо. «Вы меня вчера предупреждали не ходить в лабораторию, так вот это предупреждение имело смысл. Не могли бы вы сказать, какой?» Звучало это страшно глупо. Поэтому я сидел и молчал. Нервно курил сигарету, стряхивал пепел в предложенную пепельницу, старался не разглядывать ее слишком откровенно и молчал… Похоже, ее нисколько не смущало ни мое молчание, ни мои тщательно замаскированные взгляды. Держалась она сегодня более уверенно. Ну что же, так или иначе придется приступать к деловому разговору, не в гости же я к ней пришел. Или, может быть, все-таки в гости? Дурацкая мысль, дурацкое положение.