Искатель. 1983. Выпуск №4
Шрифт:
Вот Демка — тот ловок, сметлив и быстр не по годам. Воинскому делу обучен, а потому… к любой ватаге может пристать. Ему, чай, все равно против кого идти, лишь бы никто не сдерживал, но на ближнее время связан он по рукам и ногам: сестра при нем — девка красная. Ее в нонешнее время ой как беречь нужно! Пока они вместе, от него ждать худого нечего.
Остается одна забота: вперед глядеть и думать за всех…
А припекает — бросай все и в траву ложись, и дрема на очи давит — спасу нет. И кому сегодня лучше всех, так это лошадкам: идут себе, ни тоски, ни заботы не знают, отдохнули за ночь, сыты.
Федьку тянуло в сон, но он старался сидеть прямо, выглядеть бодрее. Как же — рядом Дашка нет-нет да и посмотрит на него. А как вчерась-то смотрела — сердце у горла стучало! Красивая девка, но строга, хоть и ласка в ее глазах светится. Такую бы да в жены. Пойдет такая за меня? Чай, не хром я, не горбат. И работа, кою земля требует, мне по нутру. Жаль, что окромя рук, и нет у меня ничего. Кафтанец и то с чужого плеча. Земельку бы в скором времени пустую найти, так распахал бы и засеял. А Дашку забижать бы не стал. Эх, да что зря голову ломать!..
И словно выдохнул — позвал:
— Дарья!
Обернулась! Глаза-то у нее словно давно ждала зову-то. Никак вместе про одно думаем?..
— Что тебе, Федор? — Эка голос-то у нее мягкий.
Вдохнул Федька поглубже, чтоб бухнуть все разом и… слова дальше не пошли. Смутился, оробел, про другое спросил:
— Тебе годов-то сколь?
— Осьмнадцатый минул.
— А брату?
— Уж двадцать.
Опять Федька глубоко вздохнул:
— Куда ж вы теперь?
Погрустнела Дашка, пожала плечами.
— Не знаю. Как Демка решит.
— Ну пока-то вот сообща едем, оно понятно. Дак ведь Аким сказывал, что еще день-два пути, много — три, и приедем.
Глянула Дашка растерянно, глаза затуманились.
— Ох, и не знаю, Федор, ох, не знаю. Может, где и сыщется нам теплый уголок. Только не усидеть Демке в тиши, чую, расстанемся мы скоро. А я к добрым людям прибьюсь али в кабалу пойду…
Дашка отвернулась, затеребила кончик туго заплетенной косы.
Обоз покатил в низину, где по берегам неширокой речки жались к воде заросли ивы да ольхи. У переезда Аким свернул налево, и так ехали еще некоторое время. Найдя укрытую со всех сторон поляну, остановились. Здесь, под бугром, речка разливалась чуть шире и, похоже, была глубже.
— Тут вот и отдохнем, — оповестил попутчиков Аким.
Выпрягли лошадей, расседлали коней, спутали им ноги и пустили пастись на лужок, закрытый со всех сторон ольшаником. Аким огляделся: бугор, тянувшийся валом саженей на сто, надежно огораживал место дневки от дороги. И ежели не палить костер, то можно отдыхать в полной безопасности. От речки веяло прохладой, тень от деревьев хоть и мала, да головы укрыть хватит, и ладно. Порешили отдыхать до тех пор, когда солнце на поклон пойдет, а уж там по вечерней прохладе и ехать до темноты.
Хоть и было место тихое и с дороги не видное, но тревога прошлой ночи не давала покоя. Поставили на бугор сторожа. Тут и выбирать не пришлось: сторожить вызвался Демка.
Он быстро спроворил из травы и листьев что-то вроде шапки: и голову печь не будет, и от чужого глаза обережет. Сунул за пояс два стрелецких пистоля и взял у Вавилы ружье. Проверил, как заряжено, и подался наверх, к гребню, где меж двух холмиков была видна промоина, пробитая давними дождями. Там у плоского валуна и залег.
Остальные устроились под кустами да под возами, лишь дед, которого сон сморил раньше всех, похрапывал на телеге, прямо на солнцепеке, прикрыв лицо шапчонкой…
Федька лежал под возом и подремывал. Слышалось ему воркование воды на недалеком перекате, нудное гудение слепней, каких-то зеленых мушек. И здесь гуляла жара, которую не прогонишь, не смоешь и которая нахально лезла даже в тень. На какое-то время ему все же удалось заснуть, но, лежа на спине, всхрапнул и проснулся. Полежал, не открывая глаз, снова приползла сладкая дрема. Мысли побежали не по череду, смешались..
И представилось Федьке, что он не беглый раб, а свободный землепашец и что все вокруг него люди простые, работящие и счастливые. И нет сейчас на земле ни кровопролития, ни разбойников, кои, словно волки, мечутся по всем краям да ищут, кого бы пограбить, чью бы кровь пролить. Им ведь все равно, смерд ты али купец. Узрели: безоружен да имеешь, что ихнему глазу любо, и… «Ге!.. Хватай кто что может! Лишай его живота..» И почудилось: лежит он в пыли, а по дороге мчится ватага татей, и спрятаться от них некуда. А они, не разбирая, что там, на дороге, прямо по его лицу проскакали, тело в кровь разбили и не оглянулись, не остановились, умчались — пыль столбом… Он же, раздавленный, телом перемешанный с грязью, остался умирать на жаре, под жгучим, опаляющим солнцем… И высыхало разбитое сердце, превращаясь в камень, и лопались от жара глаза, и с болью неимоверною прощалась с телом душа…
Очнулся Федька от дремы, да не очнулся от думы.
Сердце колотилось, подпирало к горлу. «Господи! Да с чего бы так-то! Аль оттого, что еду не знамо куда? Или?.. Ведь ничего им не должен, а бежать от них некуда. И на душе от того нескладно, что действует он вроде бы не по своей воле, а как бы по чьему-то указу. Вот и ночью: не за себя поднял руку на государева сыщика, но и за тех, кто рядом стоял. И теперь! Теперь кровью чужой с ними связан, смертью чужой повенчан. Знать… знать, ехать с ними до конца! А бежать — путь заказан. А ежели вдвоем с Дашкой? Да вряд ли она от брата отстанет. Да и что мы с ней одни на дороге?..
Ей-бог, замают меня эти думы. Пойду к Демке…»
Переезд через реку был слева, от него дорога просматривалась почти на полверсты. Там она ныряла в кусты и далее пряталась за буграми, тая в своей недоступности глазу разные неожиданности.
Услыша шорох, Демка обернулся. По промоине к нему взбирался Федька.
— Не спится? — встретил его Демка.
— Да уж належался, — ответил Федька, устраиваясь рядом.
— Дак ты сюды давай. Чего там на жаре-то лег? Места хватит! Вона каменюга-то что стена и холодит чуток.