Искатель. 1984. Выпуск №2
Шрифт:
Сергей вбил очередной крюк, встал на него ногой и попытался расслабить уставшее, измученное тело.
Сквозь протяжный вой ветра слышался металлический скрежет. Это вслед за ним неутомимо лез вверх Белов.
Всего двадцать метров до полки, до надежной опоры. Эти последние метры требуют полной самоотдачи и спокойствия. Нельзя торопиться, нельзя притупить бдительность. Ларин видел однажды, как на последних метрах стенки сорвался в пропасть опытный альпинист, совершавший разведку маршрута. Он знает, почему такое случилось, и сейчас должен учитывать все. Он не имеет права проиграть.
Снизу из темноты выплыла
— Хоп!.. — хрипло сказал он
Это была команда: нужно снова подниматься, преодолеть эти проклятые двадцать метров.
Ларин нащупал руками трещину, сильными ударами молотка вогнал крюк. Затем ухватился за него, подтянулся, болтая в пустоте ногами, уцепился за выступ… Через полчаса его пальцы легли на край карниза. Он подтянулся и рывком выбросил тело на плоскую узкую полку. Это последнее резкое движение доконало его — Сергей уронил голову на мокрый скользкий камень и застыл в изнеможении.
Прошло несколько мгновений, но они показались Ларину вечностью. И вдруг где-то на периферии сознания возникла ощущение опасности. Сергей вздрогнул, открыл глаза. Темнота немного расступилась, и он увидел дикую тропу, выбитую копытами архаров, на которую, наверно, никогда не ступала нога человека. Беспорядочно разбросанные валуны преграждали выход на плато. За ними проступали неясные очертания крутых склонов.
Радость, необузданная радость охватила Ларина: забрался, он все-таки забрался сюда!
Неожиданно один из валунов двинулся на него…
Памир — это искаженное санскритское слово «Паймур», что означает «Подножие смерти». В точности этого названия Белов убедился на собственном опыте. Когда Ларин привел его к стенке и определил траверс, или, как говорят военные, «поставил задачу на движение», то первое, что хотелось сказать; «Сережа, ты что… с ума сошел?» Но перед ним был не Сережа, а «старший лейтенант Ларин», поэтому Белов ответил коротко: «Есть!»
Начало восхождения было стремительным. Ларин встал на его плечи и вбил первый крюк. Сначала Белов нормально выдерживал темп. Но вскоре дыхание стало сбиваться, а потом все слилось в один дурной сон: вой ветра, скрежет шипов по скале, гулкие удары молотка, загоняющего крюк или обивающего острую грань… И все время ведущим шел Ларин. Белову оставалось лишь удивляться, откуда берутся у Сергея силы, потом с нетерпением ждать, когда тот выдохнется: это даст хоть несколько минут желанного отдыха. Временами ему казалось, что он, Николай, не выдержит, сорвется вниз. Но веревка, связывающая их, настойчиво ползла вверх. И он, скрипя зубами, лез, цеплялся, карабкался… Как вдруг там, наверху, что-то произошло. Страховка обвисла, задергалась в разные стороны. «Что он делает?» — стараясь не поддаваться панике, думал Белов. Как врач, Николай хорошо знал признаки горной болезни: неестественное возбуждение, суетная жестикуляция, беспричинное веселье… Этого еще не хватало!
Перед рассветом ветер принес с вершин массу сухого колючего снега, но туман разогнал. Видимость улучшилась, и Гафар решил, что теперь можно продолжать движение.
Он прикоснулся к плечу Кадыр-хана:
— Саиб, саиб… Туман ушел.
Кадыр-хан открыл глаза, широко, протяжно зевнул.
— Надо перекусить, — спокойно сказал он.
Кадыр-хан развязал мешок, достал брикеты прессованной баранины, сыр, хлеб.
Насытившись,
— Нужно связаться… Могут быть трещины… — неуверенно промолвил Гафар. — Так учили…
— Трещину увидим. Снег тонкий, — недовольно проворчал Кадыр-хан; ему не хотелось, как собаке на поводке, идти впереди этого сосунка.
Кадыр-хан сделал несколько широких шагов по гладкой поверхности и тут же, вскрикнув, провалился в пустоту. Он съежился, ожидая неминуемого удара, но тело с плеском погрузилось в ледяную воду. Вот тогда по достоинству оценил Кадыр-хан заморский скафандр: капюшон, ботинки, перчатки составляли единое целое, практически непроницаемое снаружи. Только лицо обожгли холодные брызги. Почувствовав под ногами опору, Кадыр-хан поспешно повернул до отказа рычажок электрического обогрева.
Он судорожно стал ощупывать скользкие стены. Выбоины есть, но попробуй уцепиться за них. Поднял голову: в пробитое его телом отверстие мерцали звезды. Вот их закрыла чья-то тень.
— Саи-и-иб!.. Где вы?.. — гулко, как в трубе, прозвучал испуганный голос.
— Бросай веревку! Живо! — приказал Кадыр-хан. Пока Гафар возился наверху, зло подумал: «У него дурной глаз. Сглазил, шакал».
Наконец в трещину медленно стал спускаться тонкий канат. Кадыр-хан осторожно снял с плеч лямки, подцепил рюкзак к карабину, сердито крикнул:
— Тяни!
Мешок, задевая за стены, скачками пошел вверх.
Затем канат опустился снова. Кадыр-хан пристегнул его к специальному кольцу на груди.
— Закрепил? — спросил он Гафара.
— Не за что…
— Тогда сам держи. Сможешь?
— Отдам все силы. Аллах поможет мне.
Вонзая в ледяные натеки острые шипы ботинок, упираясь спиной, локтями, Кадыр-хан начал карабкаться из ледяной западни. Гафар постепенно выбирал веревку. Несколько раз Кадыр-хан срывался, и тогда Гафар напрягался из последних сил, намертво припечатывал подошву к небольшому булыжнику на краю трещины и, моля аллаха о помощи, держал на весу грузное тело.
Человека страшит неизвестное. Когда темное пятно медленно поползло к Ларину, в груди у него похолодело. Но вот в темноте засверкали два немигающих янтарных глаза, раздалось приглушенное рычание. Снежный барс! Видимо, поджидал добычу на тропе.
Сергей приготовился к неминуемой схватке. Он хорошо знал повадки ирбиса, так еще называют снежного барса, помнил рассказы пастухов о его дерзости и злобе. Ирбис перед броском сжимается в комок. Он всегда рассчитывает на первый удачный прыжок: обхватит передними лапами, зубы вопьются в горло, задние лапы резким одновременным ударом постараются распороть живот.
Отступать некуда. В руках только скальный молоток. Значит…
В это мгновение на Ларина словно пахнуло легким ветерком. Он, как боксер, нырнул в сторону и нанес встречный удар. Барс жалобно мяукнул — промахнулся — и тут же вцепился клыками в левый локоть. Сергей почувствовал острую боль; хотелось рвануться — потянуть локоть на себя. Но инстинкт подсказал другое решение: он упал всем телом на противника, придавил барса и стал заталкивать локоть все глубже и глубже в его пасть.
Ирбис яростно хрипел. Глаза зверя, потемневшие от ненависти и удушья, были совсем рядом; толстый хвост метался из стороны в сторону.