Искатель. 1985. Выпуск №5
Шрифт:
— Я на минутку… Вы жалеете меня. Почему?
— Нет-нет, не слушайте глупого старика. Во мне, словно птицы в клетке, сидят сотни слов. Когда я вижу живого человека, они хотят все сразу вылететь. Получается шум, гам и неразбериха.
— И все-таки? — Литтлмен присел на краешек стула.
— В свое время, — старик на мгновение запнулся, будто хотел увидеть это свое время, да так и не разглядел, — я был профсоюзным лидером. Неудачным лидером. Я верил только в свои силы и умение. Как и многие, Я наивно полагал, что своими силами верну на землю царство добра и справедливости. Однако время одиночек прошло. Мне кажется, что вы со своей школой повторяете ошибки моей молодости, мистер Литтлмен. Я никогда не был коммунистом, но на старости лет понял: без общественного мышления и действия социальные преобразования невозможны. В лучшем случае вы умрете как я, в нищете и одиночестве, не осуществив ни одного из своих благих намерений. В худшем — вас забросают камнями. Вы, конечно, сделали поправку на мое образное мышление? У камня давно появилась ветреная сестра — пуля.
Литтлмен вздохнул.
— То, что вы говорите, очень серьезно, мистер Ноубоди. И похоже на правду… Однако мне трудно что-либо изменить, Я люблю детей. Я верю в их будущий разум. По-видимому, я просто не способен на большее. Борцом надо родиться.
— Им можно стать, — живо возразил старик, и дряблое тело его колыхнулось в сумерках. — Если поймешь, что другого пути нет. Но даже не это главное. Я хочу, чтобы ваша душа потом не кричала от одиночества. Чтобы вы тоже не стали мистером Ноубоди.
— Я подумаю. — Литтлмен улыбнулся старику и встал. — Я только начинаю — собрал нескольких мальчишек и девчонок… Чтобы им не было так скучно летом… В ваших словах есть свой резон, мистер Ноубоди. Честно говоря, мне вовсе не хочется, чтобы в благодарность за все меня забросали камнями.
— Жизнь чертовски прекрасная штука. — Старик переложил тяжелую бледную руку с подлокотника на грудь. — Даже когда у тебя уже нет ни зубов, ни желаний… Я вижу, что вы торопитесь? Не забывайте старика. Наведывайтесь хоть изредка, ладно?
— Обязательно, — пообещал Литтлмен, открывая дверь на улицу. — Обязательно, мистер Мен.
Неделю спустя почти в одно и то же время в городке произошло три разговора. На веранде «Поцелуя носорога» состоялся разговор с недомолвками.
— Шериф, — сказал Гризли, поигрывая ключами от машины, — мне не нравится этот парень.
— Парень как парень. Обыкновенный недоносок, — проворчал Шериф. — Хорошо уже, что он нашел занятие для наших оболтусов и не сует нос в наши дела.
— Ты не думал, зачем он возится с детьми?
— Какая разница? Наверно, хочет получить осенью место в школе.
— Я на днях заглянул к нему в номер, — без всякого выражения сказал Гризли. — Случайно, из любопытства. У него там чемодан, набитый деньгами.
— Мелочью?! — засмеялся Шериф.
— Да нет. Купюры стоящие. Причем чемодан оказался незапертым.
— Если бы я был помощником Шерифа, — он отхлебнул виски и со скучающим видом посмотрел в сторону отеля, — то именно из любопытства навел бы справки об этом типе. Кто он? Учитель? Фокусник?
Гризли довольно рыкнул:
— В том-то и дело, что — никто. Ни денег, ни образования. Подсобный рабочий магазина… И вдруг чемодан с деньгами, «фокусы», таинственные занятия с детьми…
— Знаю. Я спрашивал Конни. Ему нравится эта игра, но что-то там и неладно. Сын мой все понимает.
Шериф скова глотнул, прикрыл глаза.
— Если бы я был помощником Шерифа… — он на миг открыл глаза, и Гризли вздрогнул, испугавшись его расплывчатых зрачков — не зрачки, а могильная яма, — то не спускал бы с этого парня глаз.
— Он быстро идет, — полувопросительно заметил Гризли
— Ты ведь, старина, и не таких останавливал. — Шериф вздохнул и встал с кресла, показывая, что разговор кончен, В самом деле, что говорить о каком-то пришлом ничтожестве.
Второй разговор напоминал лепет ребенка.
…Солнечный зайчик пробежал по лицу Руфи, кольнул глаза.
Девушка встрепенулась, посмотрела по сторонам, но мальчишки с зеркальцем в руках не заметила — он отступил за столб.
— Ты от него? — обрадовалась Руфь и погладила щеку, на которой только что играл солнечный лучик.
— Ты хороший, — неведомо кому сказала девушка, кончиками пальцев потянулась к желтому пятнышку на одежде.
Мальчишка качнул зеркальце.
— Бегай по мне, бегай, — засмеялась девушка. — Ты добрый, и я тебя не боюсь. Ни капельки. Я тебе рада, Я знаю: тебя мистер Литтлмен ко мне послал. Так ведь?
Солнечный зайчик спрыгнул с одежды Руфи на забор.
— Куда же ты, хороший? — удивилась она и протянула руку, как бы пытаясь его остановить. — Не уходи, ясноглазый. Расскажи мне о Литтлмене. Или отведи к нему.
Зайчик побежал по забору, вернулся, и девушка, улыбаясь, слепо двинулась за ним.
Третий разговор был неожиданным и бурным. Он налетел словно дождь, прошумел возле дома Фроста, впервые остудив сердца детей.
В тот день они материализовали яблоки. Катарина предложила самим теперь попробовать сотворить что-нибудь вкусненькое, и Литтлмен согласился.
— Только делайте их спелыми, — пошутил он. — А то животами будете маяться.
Яблок было уже десятка три — все крупные, краснобокие и… неимоверно горькие.
— Не понимаю, — вздохнул огорченно Патрик. — Я делаю все по правилам, а оно не получается. Смотрите, ребята.
Он сосредоточился. Воздух над травой в двух шагах от мальчика пришел в движение, как бы потемнел, собираясь в шар.
И тут Литтлмен быстро шагнул к этому «созревающему» плоду, наклонился и достал из темного облачка нечто похожее на клочок ядовито-зеленой ваты.
— Зачем ты это делаешь, Конни? — спросил он, поворачиваясь к сыну Шерифа. — Я давно наблюдаю за тобой. Ты всем подсовывал эту горькую пакость. Зачем?