Искатель. 1985. Выпуск №5

Панасенко Леонид Николаевич

Злоба имела конкретный адрес. Два дня, как пропал Конни, и столько же нет в городе этого ублюдка Литтлмена. Это он собирал детей, что-то придумывал там с ними. А что? Разве недоносок может научить детей чему-нибудь путному.

От зноя голова, казалось, налилась расплавленным свинцом, перед глазами мельтешили белые мухи.

И тут Шериф увидел Литтлмена.

Тот поспешно спускался от дома Фроста. От быстрой ходьбы полы его пиджака разлетались в стороны Лицо было озабоченным.

Шериф встал.

— Подожди,

Литтлмен, — хрипло позвал он, и на веранде «Поцелуя носорога» разом прекратились все разговоры. — Подожди, Литтлмен, — с угрозой повторил он. — Стой, свинья, когда с тобой разговаривают,

Литтлмен остановился. На миг он вновь увидел Руфь с прутиком в руке, услышал ее испуганное: «Не ходи сюда… Не ходи, мой хрустальный…»

— Где мой Конни? — спросил Шериф. — У меня пропал сын.

— Не знаю, — ответил Литтлмен. — Я сам ищу ребят. Я только что прилетел из Лос-Анджелеса.

— Ты должен знать, где он, — процедил Шериф. — И вообще: что ты делаешь с нашими детьми? Чему их учишь?

— Ты же знаешь, — тускло улыбнулся Литтлмен. — Я учу их быть людьми. Прекрасными, умными…

— Ты все врешь, Литтлмен! — Боязнь за Конни, сумасшедшее солнце и виски смешались в голове у Шерифа в один черный коктейль. — Ты не пастор и не учитель, а такой же недоносок, как и все…

Он сглотнул вязкую слюну, потребовал:

— Ты как-то мне с Гризли «фокусы» показывал. Психологические… А ну-ка поищи мне сына. Как ты там умеешь — по-колдовски или телепатией?

Литтлмен отступил на шаг, побледнел.

— Я не знаю, что здесь произошло, — тихо сказал он, — но я… не вижу Конни… среди живых. Может быть, я ошибаюсь…

Шериф пошатнулся.

— Э, нет, приятель, — засмеялся он, расстегивая кобуру. — Ты ошибся. Это тебя, недоносок, нет среди живых… Я уже не вижу тебя среди живых. И никто не видит…

Он ткнул пистолетом в сторону «Поцелуя носорога», крикнул, обращаясь к посетителям пивной:

— Кто-нибудь видит Литтлмена живым?! Молчат… Значит, никто не видит.

— Опомнись, Шериф! — сказал Литтлмен.

«Я ничего не успел, — с тоской подумал Литтлмен. Он мысленно тыкался то к одной душе, то к другой, но везде находил равнодушие. — Я не передал детям и сотой доли богатств, которыми владею».

— Ты говорил, что тебе не больно.

Шериф выстрелил.

Литтлмен и в самом деле почти не ощутил боли. Удар в грудь, а затем тепло и зуд — это организм поспешно регенерировал поврежденную ткань. Можно было погасить мозг Шерифа на расстоянии или улететь, но Литтлмену опять захотелось поступить, не советуясь с разумом и не пользуясь своим могуществом: подойти к негодяю, вырвать у него пистолет и хорошенько отхлестать по морде.

Он двинулся к Шерифу.

— Стой! — заорал тот и выстрелил раз, а затем другой. Раскаленный металл в двух местах прошил грудь Литтлмена, и ему на мгновение стало дурно. Его качнуло, и он вытянул вперед руку: то ли хотел остановить вооруженного безумца, то ли схватить его.

— Дьявол, — испуганно прохрипел Шериф и попятился. — Люди, его пули не берут!.. Стой, тебе говорят!

Он снова выстрелил.

«Жаль еще, что я не успел стать отцом, — подумал Литтлмен и отчетливо увидел перед собой Руфь — одуванчик, ее милые черты. — Из меня, наверно, получился бы неплохой отец».

Только теперь он заметил на пиджаке пулевые отверстия и кровь. Он снисходительно улыбнулся, и Шериф вскрикнул от ужаса, побежал. Спрятавшись за первое попавшееся дерево, он выставил руку с пистолетом и, преодолевая в себе панический страх, выстрелил еще два раза.

Шестая пуля угодила Литтлмену в межбровье. Он остановился. Колени его подогнулись, и он ткнулся лицом в пыльный асфальт.

Площадь сразу же наполнилась голосами. К распростертому телу сбежались все клиенты Моргана, подходили любопытные, случайные прохожие.

— Представляете, он хотел изнасиловать Руфь, — тараторила худая остроносая женщина и размахивала руками, будто собиралась улететь.

— Чепуха, Литтлмен был наркоманом и приучал детей к «травке». Шериф его выследил.

— Здесь замешана мафия. Вы все видели — Шериф едва его остановил…

Голоса переплетались, перебивали друг друга. Обыватели праздновали чужую смерть.

— Все… Мы таки погубили его! — младший Посланец отвернулся от объема изображения, где вокруг тела Литтлмена собиралась возбужденная толпе.

— Может, его еще можно спасти? — голос младшего Посланца дрогнул.

— Поздно… — Старший Посланец тоже отступил от объема изображения. Взгляд его задумчиво коснулся стылых звезд, заглядывавших через прозрачную оболочку орбитальной базы. — Мы, к сожалению, тоже не всемогущие. Пять пуль для Литтлмена с его способностью к регенерации опасности не представляли — он тут же восстановил поврежденные органы. А шестая разрушила мозг.

— Я никогда не верил в просветительство, — жестко заметил младший Посланец. — Мы дали этому человеку часть знаний галактики. Они, в свою очередь, открыли ему новые возможности. И что в результате? Наш поверенный убит, знания погибнут, развеются как дым. Благо если они еще не пойдут во вред. Чего мы достигли?

— На таком уровне развития цивилизации знания не исчезают, — сказал старший Посланец. — Ты же знаешь — информация вечна, как одна из непременных составных материи. Что касается Литтлмена… Он принял наши дары, но, к сожалению, не смог верно оценить общественно-историческую ситуацию, сложившуюся на его планете. Он, а не мы, решил лечить давние социальные болезни своей страны абстрактным гуманизмом и просвещением. Трагедия Литтлмена — трагедия индивидуализма. Он у него в крови, запрограммирован средой: один — против всех.